Федор Макивчук: Жизнь и творчество Остапа Вишни

Остап Вишня -- юморист самобытный, оригинальный и неповторимый. Он блестящий мастер диалога и комической ситуации. Его юмор глубоко национальный. Язык его произведений колоритный, поэтичный и острый. Писатель всегда помнит, что главное его оружие -- это живое, одухотворенное слово. Веселую юмореску, фельетон, острую сатиру невозможно написать холодным, спокойным, пусть даже вполне литературным языком. Писатель постоянно заботился, чтобы это оружие не покрылось ржавчиной. Он неутомимо шлифовал и совершенствовал свой язык.

У Вишни был какой-то удивительный языковой слух, исключительно точное чувство слова. Я всегда восхищался, наблюдая, как он читал и правил рукописи. Сидим, бывало, за длинным столом и вычитываем юморески, фельетоны и заметки, подготовленные к публикации в очередном номере журнала "Перець". Вот юмореску, кстати, веселую и удачную, подписали уже многие члены редколлегии. Очередь дошла до Павла Михайловича. Он читает и улыбается, и вдруг на одном абзаце остановился, нахмурился, потянул руку за карандашом и принялся править.

-- Так по-украински не говорят и не пишут, -- говорит он будто сам себе.

Любовь Вишни к родному слову никогда не старела и не угасала. Не старел и талант Вишни. До последних своих дней он был непоседливый, энергичный, деятельный. Литературный труд был для него такой же органической потребностью, как воздух, как вода и хлеб. Встречи с читателями, поездки по стране приносили Вишне много радости, творческого подъема и подлинную взволнованность. Каждую поездку в колхозы, школы, на заводы и шахты, а эти поездки часто бывали длительными и нелегкими для его возраста, он всегда воспринимал как добрый повод еще и еще раз побывать среди людей.

Вспоминается мне наше совместное, почти месячное путешествие по западным областям Украины летом 1953 года. Здоровье Павла Михайловича уже было серьезно подорвано, но он с радостью согласился на эту поездку. Ежедневно два, а то и три выступления перед читателями, встречи со студентами, с учителями и школьниками, а лето было жаркое и душное. Даже писатели значительно моложе Остапа Вишни порой так изматывались за день, что засыпали, не ужиная, а Павел Михайлович не подавал вида, что он устал, что ему трудно. Даже поздними вечерами в его комнате не пахло покоем и отдыхом. К нему постоянно приходили местные литераторы, артисты, просто любители его творчества, но больше всего времени он отдавал людям, которые приходили с теми или иными жалобами, приходили за помощью или советом. Эти люди искренне верили: Вишня напишет, Вишня протелеграфирует, Вишня позвонит по телефону, и все будет решено правильно, все станет на место.

Однажды зашел я в номер Павла Михайловича в Дрогобыче, кажется, уже в двенадцатом часу ночи, а он сидит у стола, внимательно просматривает какие-то бумаги. Я спрашиваю:

-- Почему до сих пор не спите? Чем так зачитались?

-- Не спится, братцы, не спится. "Делов" этих, как говорится, "делов"! Вот только что был у меня один дедок из Подгорья. Отрезали у старика часть огорода, а он считает, что незаконно отрезали. Всюду уже писал, жаловался, а теперь вот принес мне свои бумаги. Говорит: "Если уж вы не поможете, значит, никто больше не пособит моей беде". Вот изучаю его "делы". Кажется, и впрямь обидели старика зри. Придется завтра сходить к председателю облисполкома.

И так ежедневно, и так всегда. Общественная деятельность, разбор всяческих жалоб и заявлений, да и связанные с ними хлопоты отбирали у писателя добрую треть времени, хотя эта нелегкая работа вовсе не входила в его обязанности. Но жить иначе Вишня не мог. Такова уж была его натура, такое было у него сердце. Помочь человеку, поддержать его в беде Вишня считал своим первейшим долгом.

Во время этой поездки нашей писательской бригаде приходилось не раз выступать в пионерских лагерях. Выезжая на встречу с пионерами, Павел Михайлович ужасно волновался. Таким взволнованным я видел его, пожалуй, только в Черновцах, когда студенты университета засыпали его цветами и на руках пронесли с площади, куда мы подъехали на машинах, на сцену актового зала университета, где Вишне устроили такую овацию, что, казалось, обрушится потолок.

Подъезжая к пионерскому лагерю, я не вытерпел:

-- Чего вы так волнуетесь, Павел Михайлович?

-- Вот так всегда. Как только выступать мне перед детьми, душа в пятки. Очень люблю детей, а написал для них мало. И в эту поездку, как на грех, не взял ни одного рассказа из "детского репертуара".