Дмитрий Хмельницкий - Виктор Суворов - Главная книга о Второй Мировой

А вот как он проводит эту мысль в книге (стр. 293): «…читатель должен обратить внимание на то, что Сталин несколько раз повторяет слово «наступление», означающее контрудар, т. е. противоположное «нападению», что означало бы войну, начинаемую по собственной инициативе».

Для человека, знающего русский язык, здесь загадок нет: «наступление» — это наступление, «контрнаступление» — контрнаступление, а вот «нападение» — это не наступление. Нападают на нас (гитлеровская Германия, например), а мы — мы ни на кого не нападаем, мы — наступаем.

Так что не надо, русского языка не зная, о русском языке рассуждать. Даже если очень хочется.

Городецкий — Суворову не соперник. Он никому не соперник. Пишет о войне, не имея военного образования, об архивах, не читая… Что же заставило его взяться за это гиблое дело? Во-первых, конечно, приятно — те самые советские коллеги, которые раньше поворачивались к нему только спиной, теперь поворачиваются другим местом. Документы дают. А если не хотят давать, то говорят, что таких и вовсе нету. И как им не поверить? («Нет оснований не доверять Дмитрию Волкогонову, который (…) удостоверяет, что (…) не было документов, свидетельствовавших о воинственных намерениях Сталина в отношении Германии» — стр. 18). Во-вторых, конечно, есть у Городецкого и собственный интерес — российскому историку Сталина защищать неудобно, а израильскому еврею — в самый раз. А кто он такой — не важно. Особенно если в доску свой.

«Суворов избрал интеллектуальный орган белоэмигрантов, чтобы начать крестовый поход против…» (стр. 7)

«Во время «холодной войны» было принято исходить из того, что Сталин последовательно проводил заидеологизированную политику, направленную на разжигание войны… Суворов, конечно, изучал (…) курс марксизма-ленинизма, и тем удивительнее ложная интерпретация им основных марксистских положений»… (стр. 61)

«Суворов (…) размахивает жупелом коммунизма (…); этим методом пользовались еще историки периода «холодной войны», пугая Запад…» (стр. 19)

Только в вечно мерзлом грунте социалистического Израиля и мог, пожалуй, еще сохраниться такой реликт» [126] Зеев Бар-Селла. Вечная мерзлота. «Вести», 02.03–08.03, 1995. С. 8–9. .

Если в сугубо научных дискуссиях концепция Суворова однозначно выстояла и серьезных альтернатив не имеет, то общественная позиция самого Суворова и его идей выглядит гораздо хуже. Только относительно небольшая часть постсоветского общества готова либо согласиться с ним, либо даже всерьез, без ажиотажа и всплесков ненависти рассматривать ее идеи. Дело тут не в Суворове, а в хаосе, который оставила после себя советская власть в головах советского населения.

К тому же судьба автора концепции — беглого советского разведчика тоже не оставляла участников споров равнодушными. Для одних он — герой, для других — предатель, человек изменивший присяге, ренегат. Его противникам часто кажется, что, скомпрометировав Суворова лично, можно подорвать убедительность его исторических изысканий. Что скандальная идея, высказанная предателем-одиночкой, на которого к тому же ополчились и общественность, и научный мир, по определению не может не быть курьезом. Таким образом судьба исторической концепции и судьба ее автора в общественном сознании оказались тесно связанными и часто воспринимаются в равной степени экзотическими.

В общественных дискуссиях научный вес аргументов не играет почти никакой роли. Ключевую роль играет идеологическая сторона. Чисто советский тезис о том, что советский народ вынес немыслимые беды и катастрофы только ради того, чтобы спасти мир от фашизма, до сих пор сидит глубоко в подсознании бывшего советского населения. Этот тезис для многих единственное оставшееся моральное оправдание всей их жизни и основа самоуважения. Сознание изо всех сил сопротивляется мысли, что все было не так. Что жизнь советских людей, переживших сталинскую эпоху, моральных оправданий вообще не имеет. Что ее остается только стыдиться, как стыдятся немцы четырнадцати лет нацистского правления.

Суворов не пишет этого напрямую, но иного вывода из его концепции советской истории сделать невозможно. А желающих любой ценой защитить свое прошлое и свое достоинство всегда гораздо больше, чем желающих добровольно обсуждать свою возможную ответственность за соучастие в преступлениях. За общественным возмущением книгами Суворова стоит совершенно естественный инстинкт морального самосохранения. Иногда такое возмущение принимает форму квазинаучных публикаций, но характер аргументации мгновенно выдает действительные их мотивы