Лев Пирогов - Хочу быть бедным (сборник)

А Латынина вспоминала, как они в семьдесят каком-то году читывали за одну ночь «В круге первом». Какие книги сегодня этак читают? «Те, за которые можно попасть в тюрьму», – глубокомысленно бормочет моя соседка. Думаю: осилил бы я «В круге первом» под угрозой тюрьмы или нет?..

Между тем ведущий предлагает задавать оппонентам вопросы.

Вопрос: «Великая русская литература не умрет никогда!» Аннинский: «Я могу отвечать?» Вопрос: «Мы самая читающая нация в мире!» Аннинский: «Я могу отвечать?» Вопрос: «А я вот много читаю!.. У меня целая этажерка современной литературы!»

Толстая девочка из Центра одарённых детей спрашивает, отчего это не родятся новые Пушкины. Ведущий: «Вы можете отвечать!» Аннинский: «Да как же не родятся, помилуйте?! Только что умер Виктор Кривулин!..»

Tuesday, 19th

Деньги должны быть устными. Пришёл в кассу, тебе говорят: «Сто рублей выдала». А ты отвечаешь: «Получил». И идёшь в магазин. И говоришь: «Три рубля шестьдесят пять копеек заплатил. Сдачи не надо». Тебе отвечают: «Приняла. Спасибо». И дают водки. И пьёшь.

Thursday, 11th

Опять Аполлон Григорьев, да что же это!.. Слегка опоздав к началу мероприятия по причине рюмочной на улице Герцена, мы с друзьями дружелюбно вошли под гостеприимные своды Филиала литмузея имени Пушкина. Прилично отряхнули снег, прилично разделись, прилично пригладили ладошками волосы и спрашиваем: «А куда тут идти-то?» Гардеробщица показывает: а вон туда идите. Пошли вон туда. Там, понятно, нужник. Возвращаемся, говорим: нужник это хорошо, а где же мероприятие? А гардеробщица на нас сердится: «Так, наверное же, спрашивать нужно!..»

Ладно, разобрались в конце концов.

Рассказ не о том, как безобразно вёл себя за столом (а точнее, у стола) критик и писатель Дима Бавильский. Рассказ о гениальном Сергее Ивановиче Чупринине, какой он всё-таки молодец. Гениальный Сергей Иванович с Натальей Борисовной (мы её в кругу коллег – других гениальных критиков называем уважительно по фамилии, но тут лучше опустим) и с ещё одним каким-то специалистом занял позицию в дверном проёме, разделяющем банкетный зал и «рояльную».

А иначе как через «рояльную» нельзя было пройти: а) в нужник (да-да, тот самый); б) в курительную – а в банкетном зале курить было нельзя. Чупринин занял две трети проема, а Наталья Борисовна со специалистом – ещё треть. Таким образом, ни справить нужду, ни покурить, не миновав волшебным образом скульптурной композиции «Живые классики обсуждают оптимальные пути дальнейшего развития российской многонациональной литературы», было нельзя. А курить и справлять нужду хотели многие…

У меня на глазах между монументальной спиной классика и дверным косяком протиснулись (именно протиснулись, а не «прошли боком») несколько человек, и ни разу поглощённый беседой классик даже не шелохнулся. Вот концентрация учёного, вот сосредоточенность публициста! Собеседникам же, понятно, и в голову не пришло отвлекать гиганта от его мысли по таким пустякам.

Да и то. На всю жизнь, наверное, запомню фразу, которой Сергей Иванович пригласил перед этим литературных кур поклевать что бог послал по завершению Официальной Части: «А теперь можно спуститься вниз, где находится ВСЁ, ЧТО ВАМ ПОЛОЖЕНО». Заставил задуматься.

Wednesday, 26th

Существуют ли Другие сами по себе, вне моего представления и постижения? Если да, то налагает ли это их существование на меня какую-либо ответственность? Если да, то налагает ли эта моя ответственность какую-либо ответственность на Других?

Sunday, 1st

А это в самом деле смешно – жрут и жрут. Раньше никак не могли наесться после коммунистической тирании, теперь жрут впрок, потому что, – Гусь в изгнанье, Хорь в тюрьме, помолитесь обо мне, – Тоталитаризм возвращается.

Кто этого сам не видел, а только читал их книжки, наверное, не поверит. Толкаются у кормушек, наступают друг другу на ноги, тянут шеи, торопясь навалить на тарелку побольше всего, резвенько бегут туда, где «кажется, поднесли горячее», прячутся в уголок, блаженно поквохтывая…

Я-то ладно, я фашист, мне лишь бы нажраться и поблевать потом, а вот на моих гораздо более культурных и рукопожатных коллег смотреть в эти непростые моменты бывает больно. Впрочем, больно главным образом оттого, что мне с моей провинциальной гордостью колхозника никогда не достаётся ничего, кроме пары тарталеток с горчицей.

То ли дело у нас во «Втором дыхании»! Подходишь такой к стойке, весь устало дыша пороховыми газами, сдвигаешь устало на затылок свой стетсон и устало выдыхаешь за корсаж красивой-прекрасивой (килограммов восемьдесят в ней, не меньше) подавальщице: «Два-по-сто и два-как-обычно!»