Я смотрел на эти светящиеся домики и думал, что многие люди, собравшись сейчас ужинать, разрезают свежеиспеченный хлеб Матвеевны, ощущая его теплоту и аромат.
Дрова в печи догорали, и мягкий жар, пахнущий хлебом, румянил лоб и щеки. Лицо Матвеевны сияло. Она опять подошла к чану с тестом. Опустилась на колени. прислушалась.
— Слава Богу, от рук не отбилось, шуметь начало, — и перекрестилась.
Концерт-шоу «The Fire Of Anatolia». 7
Александр Синцов ГРУБЫЙ ПОМОЛ
В бизнесе нет слабых. Деятельный человек, склонный к размеренной жизни без риска, скорее станет делать карьеру госслужащего, или, наконец, пойдет в помощники к тому же отчаянному бизнесмену. Но заправлять предприятием непременно должна личность выдающаяся. И таких немало выделилось на Руси в последнее время. Другой разговор, что свой талант и мужество многие русские предприниматели направляют лишь на собственное обогащение. Срывают куш с мимолетной коммерции, спекулируют на биржах и «прокручивают» деньги. Однако есть и по-настоящему сильные, красивые в щедрости. Они несут свое богатство тем, кто не смог добыть его.
— Мельницы — они везде мельницы. Шаровые, молотковые, кольцевые. До этого я двадцать лет перемалывал щепу в древесную массу на Сегежском целлюлозно-бумажном комбинате. Дело знакомое. А с зерном намного легче оказалось. Культурнее. И пахнет хлебом. Не сравнишь с метилмеркаптаном. Потом карельской березой торговал — в Испанию гнали на мебельное производство. Откололся от компании законно, без стрельбы. Шестьсот тысяч у меня было на счету. Солить их, что ли? Поехал в родной Борисоглебск. Там друг работал в совхозе. Через знакомых, можно сказать, подарил он мне помещение. Я в Польше купил мукомольный комплекс. Прошлым летом запустились. Если все пойдет так, как шло до сих пор, то к следующему лету затраты окупятся. Накопления пойдут. Начнем расширяться. Куплю еще линию тонкого помола. В другие отрасли дергаться пока не стоит. С хлебом дело иметь теперь выгодно. Чем беднее в стране, тем больше хлеба потребляется. У нас заказов полно. Работаем качественнее, чем на некоторых московских мелькомбинатах. Около меня восемнадцать человек из местных, моих земляков, кормится. Заработок от полутора до трех тысяч — в зависимости от квалификации...
Вот такой гимн освобожденному труду спел мне Владимир Павлович Сабашкин в своем кабинете, за стеной которого зудели мельницы. Был «начальник» в белом халате. И я всовывал руки в рукава такой же стерильной спецодежды.
Владимир Павлович — седой, пятидесятилетний в темных очках с золотой оправой, рассказывая мне о своем производстве, доводил до ума какие-то вычисления на компьютере, наносил последние тычки по кейборду. Вот, наконец, на мониторе появилась красочная заставка — «лабиринт», и мы пошли осматривать цех.
Над головой — переплетения ярких пластмассовых труб. Конусы циклонов над мельницами. Рукоятки рычагов и вентили тонкой настройки — много нержавеющего и пластмассового блеска. Двое рабочих за пультом тоже в белых халатах. Ну прямо диспетчеры атомной станции, чисто выбритые, трезвые. Хотя на лицах нельзя не обнаружить жесткие черты наших русских народных наркотических пристрастий.
А двое других на лесенке у бункера — совсем молодые. Вот у этих — лица свежие, крестьянские, с избыточной здоровой розоватостью на щеках.
Пользуясь завесой гула, мне на ухо Владимир Павлович рассказывает об одном из этих парней. Недавно у него в семье произошла трагедия — повесился отец. И не от беспробудной пьянки. Нет, вполне приличный мужик был. Работал шофером на молоковозе. Однажды, выезжая с проселка на трассу, сшиб иномарку. «Пострадавший» сначала съездил ему по уху. А потом подал в суд. Долларов восемьсот присудили выплатить. Мужику два года надо было работать на аварию. Это при условии регулярной выплаты зарплаты в совхозе. Реально — все пять лет. В общем, беспросветно. Этот «пострадавший» в Костроме какой-то бизнес имел. Мужик к нему ездил прощения просить — он его подальше послал. Ну мужик приехал домой и в сарае повесился. В предсмертной записке написал, чтобы выполнили его последнюю просьбу: определили бы его сына на «освободившуюся» должность молоковоза. Сын за отца, как говорится, не ответчик. И хоть мизерный заработок, а пошел бы в дом. Из таких вот соображений мужик отправился на тот свет.
Ну, посадили парня на молоковоз. Он был неплохим шофером, в армии рулил полтора года. А на этом молоковозе просто не смог ездить. Чисто психологически. Страхом его сковало. Так, наверно, можно объяснить.
Читать дальше