Н. Черушев - Удар по своим - Красная Армия - 1938-1941 гг.

ОКДВА).

Полгода Федько тянул свою совсем нелегкую ношу. Трудная в силу многочисленных и сложных обязанностей, она к тому же для него усугублялась рядом обстоятельств, которые надолго выбивали из .привычной колеи, не давая трудиться в полную меру сил, отвлекая, а то и напрямую мешая своевременному выполнению задач государственной важности. В первую очередь это относилось к необходимости постоянно открещиваться от различного рода обвинений, поступавших на него по линии партийных и «компетентных» органов.

Командарм 1-го ранга Федько был активным противником продолжения репрессий против командно-начальствующего состава РККА. По этому поводу он несколько раз обращался в ЦК ВКП(б) и лично к И.В. Сталину. К тому же они, репрессии, задевали и его личную честь, партийную и служебную репутацию. Ему неоднократно приходилось давать в различных инстанциях, в том числе в ЦК ВКП(б), устные и письменные объяснения.

Одно из таких разбирательств состоялось в апреле 1938 г. К тому времени в досье на Федько поступили показания от арестованных высших командиров РККА: командарма 1-го ранга И.П. Белова, бывшего командующего войсками Белорусского военного округа, командарма 2-го ранга И. А. Халепского — бывшего начальника Управления механизации и моторизации, комкора С.П. Урицкого — тоже бывшего начальника Разведуправления. В застенках НКВД следователи старались изо всех сил, чтобы из подследственных выбить (выдавить, вытащить) все новые и новые показания на Федько. В первую очередь «давили» тех, кто проходил с ним службу в войсках, кто был подчинен ему в Наркомате обороны, кто хорошо знал его. Задавая наводящие вопросы, а зачастую заставляя (после соответствующей физической обработки) заносить на страницы признательных заявлений и показаний нужные им имена, следователи тем не менее не всегда получали желаемый результат. Как это было в случае с комдивом И Я. Хорошиловым. Несмотря на «подсказки» следователя, тот на допросе 23 февраля 1938 г. показал: «Я не могу сделать вывод, что Федько является участником организации, т.к. это мне неизвестно».

Отношения органов госбезопасности с И.Ф. Федько в первой половине 1938 г. строились весьма своеобразно. Они выглядели несколько иначе, нежели с другими подозреваемыми, когда компромат накапливался в строжайшей тайне от будущего их клиента, а за утечку информации виновные беспощадно карались. В данном же случае картина выглядела совершенно иначе — в Особом отделе ГУГБ НКВД СССР Федько ознакомили с содержанием показаний на него со стороны ранее арестованных И.П. Белова, И.А. Халепского, С.П. Урицкого. А в апреле 1938 г. организовали ему очные ставки с названными лицами в присутствии членов Политбюро ЦК

ВКП(б).

Как видно из материалов дела И.Ф. Федько, на этих очных ставках он категорически отрицал свою причастность к военному заговору. А еще он по этому поводу писал письма в ЦК ВКП(б) и лично И.В. Сталину. Его жена Зинаида Михайловна в жалобе на имя Прокурора СССР в сентябре 1939 г. писала из Тайшетского лагеря (она была арестована в один день с мужем и получила пять лет ИТЛ): «...когда мне заявил следователь на 1-м допросе, что Федько И.Ф.

враг, я ему не поверила, так как Федько считала честнейшим коммунистом и у меня были основания не верить следователю, а именно такие. Перед самым моим арестом Федько был откровенен со мной. Он мне рассказал об очной ставке в Кремле, ужасался чудовищной клевете на него со стороны его бывших товарищей. Я знала о том, что Федько писал письма,на имя Сталина, Ворошилова, Ежова о том, что если его считают виноватым, то он требует своего ареста... Он со мной делился отдельными моментами из разговоров с Ворошиловым, касающихся лично его. Рассказывал отдельные эпизоды о Ежове и Фриновском, говорил о том, что они к нему относятся плохо. Потом он относился недоверчиво к массовым арестам среди командиров Красной Армии, считал это не случайным. Им в последний день перед арестом, а именно 7 июля было отправлено личное письмо на имя Сталина, содержание письма я знала, копия письма им была оставлена перед вызовом в органы НКВД мне. Я письмо спрягала. Он меня просил это письмо в случае чего уничтожить. Я Федько настолько верила, что мне казалось чудовищным, когда мне на следствии говорили, что он враг народа и я упорно ничего о Федько не рассказывала» 7.

Зинаида Михайловна Федько добавляет еще несколько важных штрихов к описанию поведения ее мужа накануне ареста: «В нашей семье не было не только антисоветских настроений, но, больше того, и разговоров. Мне последние настроения Федько перед арестом не казались антисоветскими, так как он обо всем открыто писал и говорил правительству и лично Ворошилову... Потом в протоколе есть такая фраза, на ней особенно наставал следователь Иванов: «Федько знал о том, что Урицкий С.П. является участником контрреволюционной организации в армии и ему по телефону из Киева рекомендовал пойти к Ежову и разоблачиться». Это совсем не так было. Федько мне говорил о том, что на Урицкого поступают показания о том, что он враг, и Федько на основании этого, когда Урицкий ему позвонил из Москвы, порекомендовал ему, если он что-либо знает и что-нибудь чувствует за собой, пойти и честно сказать об этом Ежову» 8.