Федор Раззаков - Бригада возвращается. Триумф бандитской романтики

Вот почему и восприятие того же кинематографа у молодого поколения советских зрителей, пришедших в кинотеатры в конце 70-х, было диаметрально противоположным, чем у их недавних предшественников образца 60-х: в проповедуемую мораль многие из них уже не верили и привычному поражению зла в финале каждого фильма радовались не всегда. И если популярный герой Олега Табакова из фильма «Шумный день» (1961), который в борьбе с мещанством рубил отцовской саблей новенький мебельный гарнитур, воспринимался тогдашним зрителем как подлинный герой, то полтора десятилетия спустя, уже новым поколением советских зрителей, его поступок воспринимался, мягко говоря, как чудачество. Ведь в те годы уже большинство советских людей буквально стаптывали обувь в погоне за модными мебельными гарнитурами, записывались в очередь на кооперативные квартиры и автомобили, а также давились в очередях за импортным дефицитом. Вся эта погоня за хорошей жизнью называлась тогда емким заграничным словом – «фирма» (с ударением на последнем слоге).

Советский кинематограф тех лет всячески разоблачал погоню за «фирменной» жизнью, по сути продолжая традицию фильмов типа «Шумного дня». Однако в условиях набирающей темпы мелкобуржуазной конвергенции весь обличительный пафос подобных картин часто уходил в песок. И хотя зритель с удовольствием ходил на эти фильмы (здесь польза от них была несомненной – они наполняли бюджет страны звонкой монетой), однако моральный климат в обществе от этого здоровее не становился, поскольку львиная доля зрителей пропускала мимо ушей проповедуемую с экрана мораль, зато с упоением глазела на ту «фирму», которая демонстрировалась в подобных лентах. В итоге чаще получалось, что вместо разоблачения зла такое кино только, наоборот, его пропагандировало. Слова директора ЦРУ Алена Даллеса, сказанные им еще в конце 40-х, о том, что победу в идеологической войне Запад сможет одержать только спустя три-четыре десятка лет, когда в СССР сменится несколько поколений людей, полностью подтверждались. По этому поводу приведу мнение политолога С. Кара-Мурзы:

«Защитные механизмы народа ослабели. Мессианский запал постепенно сошел на нет. Революционная героика, подъем 30-х, победа 40-х стали вызывать у многих представителей новых поколений сначала недоумение, непонимание, а потом и презрение. В значительной степени это объясняется демографическими потерями. Хорошо известен принцип: «в первую очередь погибают лучшие». Смелый идет добровольцем на фронт и погибает. Герой идет на таран и погибает. Самоотверженный отдаст последний кусок голодающим, а сам умрет от голода. А трус и приспособленец сделает все возможное, чтобы остаться в тылу и подкормиться, уклонится от тяжелого труда, сохранит здоровье. Он выживет, он оставит потомство, он воспитает детей в своем духе, он передаст им свою модель поведения. А ведь первая половина ХХ века – это почти непрерывный надрыв сил народа. Массовый героизм – это ведь и массовая гибель лучших. Мы потеряли значительную часть цвета нации, при этом расплодилось то, что принято называть чернью...»

Во второй половине 70-х стало очевидно, что в недрах советской молодежи происходят опасные процессы – она становится более циничной и жестокой. Об этом наглядно свидетельствовала статистика тяжких преступлений – львиную долю их совершала молодежь. Не помогали даже создаваемые властями с 1977 года инспекции милиции по делам несовершеннолетних, так как они боролись с последствиями, а не с причинами явления. Причины же прятались глубже – в самой системе, которая оказалась разбалансированной мелкобуржуазной конвергенцией, проводимой, по сути, на авось, без какого-либо серьезного научного подхода.

В 1977 году в СССР отмечался юбилей – 60 лет Великой Октябрьской революции, а также принятие новой Конституции (вместо сталинской, действовавшей с 1936 года). Под это дело власти решили проявить либерализм – приняли решение внести в Уголовный кодекс изменение, касающееся института «отсрочки» для молодых преступников. В итоге тысячи трудных подростков, отбывавших наказание, оказались выпущены на свободу. И преступность резко скакнула вверх.

Именно тогда, в конце 70-х, в СССР в массовом порядке стали появляться молодежные банды, которые стали наводить ужас на добропорядочных граждан. Одним из лидеров в этой «области» оказалась столица Татарии город Казань. Молодежь этого города в те годы подарила нашей правоохранительной системе так называемый «казанский феномен», то есть крупные преступные группировки молодежи, объединенные по территориальному принципу.