Сергей Зубцов - Как жить в Западной Европе

Как будто в большинстве из них души нет, ходят только тела пустые. Нет внутреннего центра, который живёт и действует, лишь тело механически движется. Биороботы. Вместо мыслей — банальные глупости с телевизора, вместо чувств — плохое их изображение. Живут на приобретённых рефлексах. Нет у них реальной любви (или наоборот, ненависти) ни к делу, которое они делают, ни к человеку, с которым живут. И это считается нормальным, другой жизни они себе просто не представляют. В итоге и дело, и любовь, получаются какими-то серыми, недоделанными. Кстати, можете себе представить, каково сексом заниматься с такими девушками? Как с резиновой куклой, только умеющей ещё двигаться, гримасничать и говорить (всякие глупости). И ведь это их опять же устраивает, считается нормальным. Лет через двадцать инженерная мысль дойдёт до создания таких кукол, и каждый житель Запада обретёт непоколебимое счастье в личной жизни. Но это уже тема одной из последующих глав. А пока просто посмотрите на них, это же видно, их пластмассовость в глаза бросается. Я так не хочу. Я хочу жить, работать и любить по-русски, с душой.

Архитектура прекрасно отражает внутренний мир народа, эту архитектуру создавшего. Я мог бы прекрасно жить в мире, где психика людей соответствует европейской архитектуре девятнадцатого и первой половины двадцатого века. Но жить среди людей, внутренняя сущность которых соответствует архитектуре современных офисных зданий или торговых центров, я не могу и не хочу. Это нечто противоестественное, это вредно для психического здоровья.

Сами французы, встречающиеся иногда среди них не полностью ещё зомбированные представители старшего поколения, скажут вам, если вам удастся спровоцировать их на разговор «за жизнь»: «Да что же случилось?! Лет двадцать назад всё совсем не так было! Было нормальное человеческое общение». А что же в самом деле случилось? Давайте попробуем рассмотреть причины.

Одной из основных причин данной ситуации является опять всё тот же присущий каждому современному западному индивидууму страх девиации. Чувство коллективизма в западном обществе достигло масштабов неимоверных. Чем меньше отдельный представитель этого общества отличается от остального стада, тем ему проще. А чувства, как и реальная жизнь вообще — вещи опасные, чреватые непредсказуемыми последствиями. Поэтому лучше уж не надо, спокойней будет. Реальных чувств они просто боятся, тем более сильных. Всё должно быть стандартно, предсказуемо, и не нести в себе никакой, даже малейшей, угрозы существованию их искусственно созданного нейтрального психологического климата.

Вторая важнейшая причина — неосознанное сведение жизни исключительно к производству, потреблению и повышению собственного социального статуса — то, чего ранее в истории не встречалось нигде и никогда . Потому и последствия мы наблюдаем беспрецедентные, абсолютно неожиданные. Последствия, к которым западное общество совершенно не готово, перед которыми оно попросту беззащитно. Которые оно даже не осознаёт в общей массе своей. Ситуация напоминает таковую в каком-нибудь фантастическом фильме ужасов, где американцы совершенно не готовы к встрече с забравшейся на борт космического корабля инопланетной тварью, совершенно беззащитны перед ней. Половина из них будет съедена ещё до того, как они осознают реальность проблемы и её масштабы.

Заметьте, что и раньше у нас всегда говорили о том, что мы сильно отличаемся от Запада. Но и не более того. О пластмассовости Запада заговорили последние лет двадцать. Да, вот именно в это время она и начала проявляться. Ну невозможно представить себе героев Джека Лондона с приклеенными американскими улыбками. Не было этого раньше. Более того, нарастание пластмассовости было отчётливо заметно на протяжении тех нескольких лет, которые я провёл в Западной Европе. С каждым годом французы всё больше и больше становятся биороботами. Помимо этого, заметно расползание данного явления от центра европейской цивилизации к окраинам. Лидируют, конечно же, США. В Европе лидеры — ведущие страны Европейского сообщества. На окраинах Европы этого пока меньше. В Италии люди живее, причём чем южнее, тем живее. Изредка встречаются и почти нормальные итальянцы, но изредка. В их глазах иногда видны следы разума и чувств. После долгой жизни во Франции поездка по Италии отчётливо улучшает настроение.

В первое время после переезда в Европу я сильно удивлялся, глядя на всё это, но списывал увиденное на собственное непонимание чужой культуры. Потом, по мере адаптации в местном обществе, я с нарастающим отвращением стал понимать, что чужая культура здесь ни при чём. Русские, приезжающие в Китай, страну с культурой, значительно более далёкой от нашей, чем западноевропейская, не испытывают такого ощущения чуждости, какое испытывают они в странах Запада. И в Турции не испытывают, хотя и тамошняя культура тоже куда дальше от нашей, чем европейская. И где угодно, хоть в Иране или Судане. Резкая отчуждённость чувствуется только на Западе. То есть переезд на Запад — это нечто даже гораздо большее, чем просто переход в совершенно новую для вас культуру, в иной суперэтнос. Это переход в матрицу, переход от людей к биороботам. Естественно поэтому, что нам с ними и понимание найти гораздо трудней, чем, скажем, с турками. Нормальные люди понимают собеседника, помимо всего прочего, подсознательно отслеживая испытываемые им чувства. А европейцы — только на основе слов и ряда стандартных клише вроде улыбки. Плохо знаете язык и не знаете клише — всё, общение невозможно. Турок, араб или китаец без всякого языка поймёт, что вам нравится или не нравится, и почему. Он вас чувствует, ваше настроение. Как и вы его. А европеец не чувствует. Вы не улыбнулись и не спросили «как дела?» — и он уже думает, что вы чем-то недовольны. Ибо, когда человек доволен, он улыбается и спрашивает «как дела?». Всё. Непосредственно чувствовать настроение собеседника — то, что столь естественно для нас или каких-нибудь китайцев — этого европеец не умеет в принципе, он биоробот.