В. Катаев - Чехов и его литературное окружение

Творческая история "Чайки" даже сейчас, после трудов не одного поколения исследователей, кажется загадочной. В "романе Нины Заречной" сплетены и расщеплены характеры и судьбы многих близких и далеких Чехову людей, известных и неизвестных нам, — Левитана, Потапенко, "трех Лидий", актрис и докторов, начинающих писателей и бедных учителей… Но пьеса о людях, в чьих судьбах неотделимы искусство и любовь, немыслима и без литературных предшественников, скрытых и явных сюжетных и характерологических цитат.

Шекспировский "Гамлет" и пушкинская "Русалка", тургеневский "Рудин" и "Бесприданница" Островского, ибсеновская "Дикая утка" и "На воде" Мопассана — образы, сюжеты, строки этих (и других) произведений либо присутствуют у Чехова в репликах и монологах, в построении отдельных сцен, либо продолжены в характерах и взаимоотношениях чеховских персонажей, либо бросают символический отсвет на их действия и судьбы.

В ряду литературных предшественников "Чайки" важное место должна занять повесть Леонтьева (Щеглова) "Корделия" (1889). Линия главных героев повести — Груднева и Марты — во многом напоминает линию молодых героев "Чайки", Кости и Нины. А сюжет леонтьевской "Корделии" — вначале молодость героев с любовью, с первыми шагами в искусстве, с надеждой славы, потом история их столкновения с грубой реальностью и в конце встреча через несколько лет, когда герои подводят невеселые итоги, — как бы предвосхищает основной композиционный стержень "Чайки".

Трудно гадать, как могли пересечься размышления о Леонтьеве (Щеглове) с окончательным обдумыванием сюжета "Чайки". Очевидно одно: судьба Нины Заречной оказалась очень близка судьбе героини "Скучной Истории" Кати, на связь которой с Леонтьевым указал сам Чехов. Тогда же в памяти Чехова мог возникнуть сюжет повести Леонтьева "Корделия", которую Чехов хорошо знал: она начала печататься во втором номере журнала "Артист" за 1889 год, там же, где появилась пьеса Чехова "Лебединая песня (Калхас)".

Многое из "Корделии" отзывается в "Чайке" — что-то буквально, а что-то по контрасту, в полемически переосмысленном виде. Молодых героев повести и пьесы объединяет главное — страсть к театру и последующие повороты их судеб. И еще — их любовь оказывается неотделимой от жребиев, выпавших на их долю в искусстве.

На то, что размышления, отразившиеся в "Чайке", связаны с судьбой и творчеством Леонтьева, Чехов указал, сделав своеобразную метку в тексте своей пьесы. Треплев, недовольный своим творчеством, говорит в четвертом действии "Чайки": "Я так много говорил о новых формах, а теперь чувствую, что сам мало-помалу сползаю к рутине. (Читает). "Афиша на заборе гласила… Бледное лицо, обрамленное темными волосами…" Гласила, обрамленное… Это бездарно. (Зачеркивает)" (13, 55).

До сих пор считалось, что, иллюстрируя здесь рутинность описаний, Чехов думал о молодом писателе А. В. Жиркевиче. Именно в письме к нему от 2 апреля 1895 года Чехов заметил: "Теперь уже только одни дамы пишут "афиша гласила", "лицо, обрамленное волосами"…" (П 6,48). Но приводимых Чеховым примеров в рассказе Жиркевича "Против убеждения…" нет. Описания в рассказе Жиркевича действительно длинны и изысканны, но и в письме к нему, и потом в "Чайке" Чехов имел в виду другой образчик устарелой стилистической манеры — произведения Леонтьева (Щеглова).

"Черная шапка курчавых волос прихотливо обрамляла прекрасный высокий лоб его…" — читаем в "Первом сражении" Леонтьева, а в другом его рассказе, "Миньона", на первой же странице — "Афиша гласила…""

Снова, как в 1889 году в "Скучной истории", теперь, в 1895 году, в "Чайке" Чехов обращался к сверстнику своей литературной молодости, который безнадежно отстал как художник и все-таки навсегда остался "милым Жаном". В симфонии "Чайки" прозвучала вариация на тему Леонтьева (Щеглова) — его произведения и его собственной судьбы. Это сравнение позволяет лучше понять глубину охвата жизни в пьесе Чехова.

У Леонтьева жизненные неудачи его героев во многом определяются возмутительными порядками, царящими в организации театральных школ, в мире театрального любительства. Там, где у Леонтьева негодование фельетониста: что за порядки царят в русском театральном деле! — у Чехова речь идет о трагических и повторяющихся с каждым новым поколением закономерностях мира искусства. Недаром самые разные персонажи, казалось бы, полярно разведенные в конфликте (Нина и Аркадина, Треплев и Тригорин), на деле обнаруживают скрытую общность. Уже со второй половины 80-х годов Чехов не раз будет возвращаться к ситуациям, в которых противостоящие друг другу герои в равной степени наделены грузом ошибок, несправедливостей, ложных представлений и поступков [26] См.: Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979, с. 185–203. . Таковы всеохватывающие, "равнораспределенные" конфликты в "Именинах", "Дуэли", "Черном монахе".