Александр Минкин - Письма президенту

Уважаемый Владимир Владимирович, создается впечатление, будто вы вообще боитесь некоторых слов. От этого возникает подозрение, что все держится на других (приятных вам) словах.

В русском языке есть удивительное выражение «держится на честном слове». Это значит сгнило, вот-вот развалится, рухнет в любую секунду. По идее, все должно быть наоборот. Честное слово – крепчайший фундамент. На нем строится настоящий бизнес, настоящая власть, настоящий закон. На честном слове мир стоит.

А вот если что-то построено на вранье, то стоит прозвучать настоящему слову – вся декорация рухнет.

Увы, это может быть. Это может случиться в любую секунду. И понятно, в частности, почему с телевидения убрали прямые эфиры и без того выхолощенных политических ток-шоу.

Вяленая вобла (из сказки Салтыкова-Щедрина), добравшись до власти, «паче всего на канцелярской тайне да на округлении периодов настаивала. “Главное, – твердила она, – чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили как пьяные!” И всем, действительно, сделалось ясно, что именно это и надо. Что же касается до округления периодов, то воблушка резонно утверждала, что без этого никак следы замести нельзя. На свете существует множество всяких слов, но самые опасные из них – это слова прямые, настоящие. Никогда не нужно настоящих слов говорить. А ты пустопорожнее слово возьми и начинай им кружить. И кружи, и кружи; умей, “к сожалению, сознаться” и в то же время не ослабеваючи уповай; сошлись на дух времени, но не упускай из вида и разнузданности страстей. Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда. Та вожделенная правда, которая помогает нынешний день пережить, а об завтрашнем – не загадывать».

Извините за длинную цитату, но вы же сами видите, что и ваше обращение к нации, и наделавшее шуму интервью Суркова – все, увы, построено по рецепту вяленой воблы Щедрина. Он, Щедрин, с ужасными подробностями описывает, что делали с воблой, прежде чем она стала вяленой и попала в первые ряды администрации. Не цитирую, чтобы не возмутить и не озлобить ваших помощников. Но в конце процедуры, когда «голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался… “Как хорошо, – говорила вяленая вобла, – что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести – ничего такого не будет!”»

Даже удивительно, что книга, по которой я это цитирую, издана во времена Иосифа Виссарионовича Сталина. Тогда же (продолжая тему) издан старенький Андерсен в очень хороших переводах. Помните, все придворные, все подданные восхищались новым платьем короля, пока какой-то мальчишка не крикнул:

– А король-то голый!

И что? – рухнула вся вертикаль. Трудно поверить, но это так. Если сомневаетесь – прикажите, вам скачают из Интернета эту историю.

Страх перед правдивым словом – это страх перед самой правдой.

Мы давно, с 1994 года, называем войну – войной. «Мы» – это народ, журналисты, армия – все, кроме Кремля. А власть все эти годы изобретала безобразные пустопорожние подделки: «наведение конституционного порядка», «борьба с незаконными вооруженными формированиями», «государственное принуждение» (это вобла по имени Шахрай отличилась), «борьба с международным терроризмом»…

И вдруг, на исходе десятого года войны, вы, Верховный главнокомандующий, и ваш Иванов (министр обороны) заявили: «Нам объявлена война!» Вы где были 10 лет?

…И вдруг – после серии катастрофических провалов наших спецслужб, сразу после Беслана, в дни объявленного вами траура – появляются в печати гимны, воспевающие КГБ. Мол, не разогнали бы при Ельцине нашу замечательную Лубянку, она бы показала этим гадам.

Владимир Владимирович, вы же профессионал, вы же понимаете, что это «воблушкина правда» (чтобы не говорить «вранье»).

В конце 1930-х – начале 1940-х КГБ-НКВД был в полной силе – вся страна дрожала. Но в 1941-м они вместе со всеми и впереди всех драпали так… Это – времена дедов.

Но и в ваше время, в 1980-х – начале 1990-х, КГБ был отнюдь не разогнан. Его усиливали, огромные здания на Лубянке плодились. Но когда валили Феликса, ни один офицер не попытался защитить кумира, попрятались.

А потом – рыцари и, так сказать, моральные образцы, генералы и полковники – оказались в спецслужбах всех олигархов. (Смех: сперва корили Гусинского – взял, мол, на работу душителя, сатрапа, генерала КГБ Бобкова; а потом корили Бобкова: мол, как мог рыцарь пойти на службу к вору, безродному космополиту.)