Михаил Михеев - В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

Какое же тут звучит (ницшеанское, шопенгауэровское или может быть богдановское[3]) принижение всего существующего в мире и какое гордое возвеличение того, что существует только в мечте и в воображении, в будущем! Но для Платонова - с одной стороны, прирожденного техника-изобретателя, яростного почитателя сотворенной руками рабочего человека материи, умеющего благоговеть перед всякой "умной" вещью, а, с другой, еще и неуемного мечтателя, фантазера, - душа предстает просто мистическим, нигде в реальности не наблюдаемым, неким агрегатным состоянием вещества, которому все в этом мире обязано будет - рано или поздно подчиниться!

Нечто наделенное смыслом

Самое главное требование, предъявляемое душе у Платонова, конечно же, то, что она должна обладать высшим смыслом, т.е. чувствовать, переживать, знать с достоверностью что-то в качестве истинного, или хотя бы догадываться, предвидеть, предчувствовать это - как смысл жизни, как цель в будущем, и даже, быть может, "заготавливать" этот наличный смысл - как бы впрок, но не для себя, конечно, а для других. Таким образом, согласно Платонову, слово "душа" - это двухместный предикат: она - чья-то (т.е. кому-то принадлежит) и - в чем-то (в чем-то помещается, к чему-то стремится, чему-то обязательно при-лежит, следовательно, что-то имеет своей целью).

Как сказано Н.Заболотским (идейно в чем-то очень близким Платонову), "душа обязана трудиться", иметь внутри или сохранять - перед собой некий "теплый", согревающий ее душевный смысл. Согласно Платонову, когда в ней этого смысла нет, она становится пустой, чувствует свою ненужность, бесполезность, приходит в отчаяние, изнемогает. И это постоянно происходит с душами его героев. Как, например, с Вощевым:

Он шел по дороге до изнеможения; изнемогал же Вощев скоро, как только его душа вспоминала, что истину она перестала знать (К).

Тот герой (постоянный, переходящий из произведения в произведение Платонова), душа которого никак не может найти ни своего объекта, ни применения для себя, воплощения в чем-то, не может и превозмочь душевное оскудение. Он приходит к выводу, что необходимо истомить себя до потери души и скончаться когда-нибудь старым, привыкшим нечувствительно жить человеком (в данном случае это уже из размышлений Прушевского в "Котловане"). К похожему итогу приходит и Никита (в "Реке Потудани"), о котором было сказано выше. Для него пределом мечтаний предстает следующее: хоть бы кое-как дожить свой век, пока не исчахнешь от стыда и тоски (подобные настроения очень часты у героев Платонова: ср. например, у Левина из рассказа "Бессмертие".)

Желание рассеять себя и растворить

Душа - это то, что чувствует (и следовательно: томится, страждет, терпит муки в человеке), чему бывает душно в нем - как в скучной, однообразной и тесной (те-ле-сной) оболочке. Ведь, это свободная воля человека, требующая простора, разгона, парения, скорости, увлечения себя ввысь и вдаль, с затягиванием, захваченностью в некий вихревой поток, могущий доводить до "задыхания", чтоб захватывало дух. Вот рассуждения еще одного типичного для ранних рассказов Платонова стихийного материалиста:

надо, чтоб душа рассеялась, чтоб она увидела и почувствовала что-нибудь неизвестное, несвойственное ей. Это ведь желудок, сам устроенный из мяса, любит питаться тоже мясом, подобным себе веществом. Ум же или душа кормятся несвойственной себе пищей, тем, чего они еще не знают (Старик и старуха).

А вот мысли начальника железнодорожной станции Иммануила Левина, уже из позднего рассказа "Бессмертие":

Настоящие будущие люди, может быть, уже родились, но он к ним себя не относил. Ему нужно было круглые сутки отвлекаться от себя, чтобы понять других: ущемлять и приспосабливать свою душу ради приближения к другой, всегда завороженной, закутанной человеческой душе, чтобы изнутри настроить ее на простой труд движения вагонов (Б).

Ведь для Платонова, вообще: Все возможно - и удается все, но главное сеять души в людях [Труд есть совесть: 701]. (Очевидна аллюзия на строчку из Послания апостола "ибо сеется тело душевное, восстает же тело духовное".) Да, но как же сеять такие примитивные, приземленные души, какими бывают наделены - чисто внешне - платоновские герои?

Двойник человека

Душа может становиться тягостным двойником, воплощением неугомонной совести, или даже материализацией фрейдовского Оно, постоянное докучное присутствие которого в человеческом сознании и переживается, по Платонову, как мучение, стеснение, ущемление собственной воли. Из-за этого человек всем бывает неудовлетворен - и в себе, и в мире. Такая душа может приводить к раздвоению сознания, как это показано Платоновым в фигуре равнодушного зрителя, сторожа ума, или евнуха души человека, у Симона Сербинова[95]. Собственно говоря, ведь, и согласно народным представлениям, душа вполне может выглядеть просто неким посторонним человеку двойником, или его "ангелом-хранителем", от состояния которого зависит сама жизнь человека, с которым человек может быть как наедине, так и в разлучении и даже вступать с ним в борьбу (Потебня 1874).