Новые идеи и новые авторы приживаются не сразу. Иногда автору приходится ждать много лет, пока спрос на его книгу окупит расходы на издание. Рынок даже в долгосрочном масштабе не может быть верным критерием ценности идей — тому порукой сотни и даже тысячи великих книг, которые так и не принесли прибыли. И потому новая стратегия — выпускать только те книги, которые гарантируют немедленную прибыль, — автоматически вычеркивает из каталогов множество интересных работ.
Есть и другая сложность. Стихи и прозу еще можно писать в свободное от основной работы время, но авторы серьезных научных и документальных книг нуждаются для проведения исследований в авансах или каком-то ином финансовом вспомоществовании. Кстати, именно в этой сфере сейчас наблюдается самый большой упадок. «Мильтон немой, без славы скрытый в прах» [61]из «Сельского кладбища» Грея отныне уступил место «немому Фуко», мыслителю, не имеющему материальных средств для написания книги, которая перевернет наше восприятие мира, — перевернет даже в том случае, если ее купят единицы.
И, наконец, есть проблема, характерная для всех секторов свободного рынка: игра идет, мягко говоря, не на равных. Крупные фирмы, выпускающие литературу массового спроса, являются, так сказать, хозяевами поля. Они располагают колоссальным рекламным бюджетом, армией менеджеров по продажам и чрезвычайно эффективной системой связей с прессой. Благодаря всему этому их книги в той или иной мере заведомо привлекают внимание. Небольшие же издательства не в состоянии соперничать с крупными. Им гораздо труднее отвоевать место для своих книг как на полках магазинов, так и в колонках рецензентов.
Господство рыночной идеологии повлияло на другие сферы общества, что, в свою очередь, изменило сами принципы книгоиздания. Приведу простой пример: в Соединенных Штатах и Великобритании спрос на книги со стороны публичных библиотек был когда-то очень высок и покрывал почти все расходы на издание серьезной художественной, документальной и научной литературы. Мне вспоминается, что Голланц всегда заказывал в «Пантеоне» одно и то же количество экземпляров — тысячу восемьсот — любой книги, будь то детектив или политическая монография. Сгорая от любопытства, я в конце концов спросил у него, почему он так делает. «Все очень просто», — ответил Голланц. Тысячу шестьсот экземпляров у него всегда брали библиотеки Великобритании. Но в наше время финансирование библиотек было сильно урезано, и инфраструктура, поддерживавшая издание очень многих нестандартных книг, рухнула.
Но вышеупомянутый фактор — лишь одна из многих причин, влекущих за собой медленное умирание «нестандартной» книги. Свою роковую роль тут сыграли и новые методы работы в крупных издательствах. Центр власти неоправданно сместился — решение издавать или не издавать книгу принимают уже не редакторы, но так называемые «издательские советы», где ключевые позиции заняты финансистами и маркетологами. Если не создается впечатления, что издание разойдется определенным тиражом — а планка повышается каждый год (в некоторых крупных издательствах она уже достигла отметки в 20 тысяч экземпляров), — то издательский совет объявляет, что эта книга фирме не по карману. Так обычно происходит в случае романов начинающих авторов или серьезных научных монографий. Так называемая «цензура рынка», выражаясь словами журналиста «Эль-Паис», все чаще оказывается ключевым фактором в процессе принятия решений, исходящем из предпосылки, будто у всякой книги должна быть своя, гарантированная заранее, аудитория [62].
Конечно, и в прошлом редакторов просили рассчитать примерный объем продаж книг, предлагаемых ими к изданию. Но, разумеется, эти расчеты, на которых сказывалась преданность редактора идеям книги, часто оказывались неточны, так что вопросы тиражей постепенно стали вотчиной отдела продаж. В наше время величина тиража обычно определяется в соответствии со спросом на предыдущую книгу того же автора. Это поневоле ведет к эстетическому и политическому консерватизму в отборе: новая идея по определению еще не имеет статуса.
Редакторы по самоочевидным причинам неохотно рассказывают о том, что испытывают давление со стороны финансистов. Заговор молчания нарушил разве что Марти Эшер в интервью для книги Дженис Рэдуэй «Чувство книги». Тогда, в 1990 году Эшер работал в книжном клубе «Бук-оф-зе-манс», а теперь возглавляет «Винтидж». Итак, Эшер сказал: «Когда речь идет о вашем слиянии с крупной корпорацией, новые хозяева интересуются уровнем прибыли… Некоторые просто беспощадны, ну знаете “то, что не приносит денег, нам ни к чему”. Конечно, следуя такой логике, вы отвергли бы, наверно, половину самых успешных книг всех времен и народов, поскольку успех приходит не сразу, а ждать никто не любит… В издательстве, где я работал раньше, если вы не могли распродать 50 тысяч экземпляров, никто и браться за такую книгу не хотел. Дескать, с ней просто не стоит возиться. Теперь на массовом рынке речь идет уже о 100 тысячах экземпляров».
Читать дальше