Андрей Ветер - Заметки о Николае Кладо

Генерал Драгомилов отмечал, что «ужасные слова приверженцы старого режима выбросили из армии лучших офицеров».

«Рядовое офицерство, растерянное и подавленное, чувствовало себя пасынками революции и никак не могло взять надлежащего тона с солдатской массой. А на верхах, в особенности среди Генерального штаба, появился уже новый тип оппортуниста, слегка демагога, старавшийся угождением инстинктам толпы стать ей близким, нужным и на фоне революционного безвременья открыть себе неограниченные возможности военно-общественной карьеры.» (Деникин, из «Очерков русской смуты»)

Как ни странно, но, несмотря на клокотавшую революционную бурю Николай Лаврентьевич Кладо не только не был сметён революционной бурей, а в марте 1917 года был единогласно избран конференцией Морской Академии на пост её начальника.

Пробыв на этом посту два года, Николай Лаврентьевич в буквальном смысле слова отдал всего себя своей работе. Считая первым своим долгом сохранить Морскою Академию и не дать прерваться её научной работе, Кладо привлёк в поредевшие ряды её преподавателей свежие, молодые силы из числа молодых морских офицеров, умудрённых богатым опытом мировой войны.

В 1919 году в пятом номере «Морского сборника» появился некролог.

«Русскую военно-морскую науку постигла тяжёлая и невосполнимая утрата.

10 июля 1919 года в 2 часа 30 минут пополудни скончался от паралича сердца, после непродолжительных, но тяжких страданий, начальник Морской Академии, заслуженный профессор Николай Лаврентьевич Кладо.

Имя покойного слишком известно не только в среде нашей морской семьи, но и всему читающему русскому народу, чтобы нам приходилось напоминать о его заслугах перед Родиной, перед нашей морской силой, перед осиротевшей русской военно-морской наукой. Полная оценка его научно-морского искусства ещё впереди и должна сама по себе составить капитальный труд, который отразил бы в себе и исследовал всё громадное научное наследство, оставшееся после неутомимой и кипучей деятельности почившего профессора, питавшейся его выдающимся талантом и совершенно исключительной работоспособностью…

…Последней научной работой Николая Лаврентьевича, которой он отдавался с особой любовью, была книга «О насилии», в которой он всесторонне разбирал вопрос о происхождении и неизбежности насилия в природе. Первая часть этой книги носит название «Загадка жизни»; в этой части он касается вопроса о смысле жизни вообще, и человеческой, разумной – в частности… Когда мы провожали его дорогой прах на кладбище, невольно навязывалась в голову мысль о роковой загадке жизни, о неизвестных нам, но могучих её законах, властно разрушающих наши стремления и искания.

Нашёл ли Николай Лаврентьевич за гробом разгадку этой вечной, великой проблемы жизни?…»

Всё чаще и чаще слышны разговоры об армии, о военной реформе, об офицерской чести, о психологии войны и т.д. Всё чаще извлекаются из глубин истории имена тех, кого раньше не желали признавать вовсе, но теперь поднимают на пьедестал героев, а есть и такие, которых опрокидывают, как отслуживших свой срок идолов. Впрочем, последних становится всё меньше и меньше. И не потому, что уменьшается их число, а потому, как мне кажется, что снижается агрессивное желание мазать грязью свою историю, рвать её на куски, обличать, наслаждаться унижением поверженных лидеров былых эпох. Время разнузданных шабашей ушло. Я в этом уверен.

И всё же есть в истории некоторые грани, которые вызывают и будут вызывать разнотолки, приверженцы той или иной идеи будут менять слова местами в чьих-то высказываниях и выдавать субъективность за объективность, свои желания и устремления – за устремления всего человечества, тупость – за твёрдость, ограниченность – за дисциплинированность, ненависть – за убеждённость.

Николай Лаврентьевич Кладо, о котором я хочу вкратце рассказать, был выдающимся военным теоретиком конца19-начала20 веков. В России он по праву считается основателем науки о стратегии. Кого-то это может удивить, мол, как же так, мол, двадцатый век был на дворе, а наука о стратегии разве отсутствовала?

Да, отсутствовала. Человечество воевало на протяжении тысячелетий, а науки о войне так и не создало, как это ни парадоксально звучит. Первая военная академия была основана в Берлине лишь в 1816 году, а следующая появилась в 1832 году в России. Впрочем, в изучении военных вопросов предпочтение отдавалось тактике, а не стратегии. В 1865 году генерал Леер был вынужден констатировать, что в нашей академии преподавание стратегии сводилось «к обзору наиболее выдающихся сочинений по стратегии исключительно в догматической форме, то есть к чистому умозрению», а военная история, то есть тот фундамент, на который могло бы опираться это умозрение, преподавалась так, что один из профессоров назвал этот курс «вензелями, написанными ногами армии», и офицеры-слушатели окрестили военную историю «наукой о том, кто куда пошёл». Будущих командиров никто не учил мыслить широко.