Наталья Иванова: Ностальящее. Собрание наблюдений

Памятник образует вокруг себя среду и образован этой идеологической средой. В школе № 2, по сообщениям «Вечернего Челябинска», регулярно отмечаются дни рождения комсомола, проводятся открытые уроки в честь 80-летия Октября («Слава Октябрю»), а школьников торжественно принимают в октябрята и пионеры.

Городские власти редко идут на необычные проекты, но порой случается и такое. В центре Омска в дни разразившегося российского кризиса была установлена статуя… сантехника, или водопроводчика, покидающего канализационный люк.

Открытие литературного памятника — всегда идеологический акт (вспомним знаменитую Пушкинскую речь Достоевского). На открытии памятника Чехову звучали речи Солженицына и Лужкова. Градоначальником тележурналисты, естественно, интересовались больше, поэтому от речи Солженицына мало что осталось в информационных выпусках. Но сам акт был, несомненно, использован Лужковым в своих политических целях — мэру Москвы неплохо ассоциироваться со знаменитыми писателями как прошлого (заботливый градоначальник привязал Чехова к Москве, назвав его москвичом), так и настоящего (нобелевский лауреат). После того как прозвучали речи, духовой оркестр грянул песню Олега Газманова, которого мэр любит уж никак не меньше Чехова, а гораздо больше, и почти так же, как Церетели. В таком постмодернистском ключе открытый, увековеченный в скульптуре Антон Павлович гляделся нищебродом и сиротой.

О модных кладбищах и новых надгробных памятниках — чуть дальше. А сейчас процитирую объявление, поразившее корреспондента «Московских новостей»: «Подарите вашему начальнику на день рождения его бронзовую статую в греческой тоге или императорской мантии». Автор идеи, московский скульптор, человек еще отнюдь не пожилой, после института сначала изготавливал «Ильичей в кепке» — за вполне приличные деньги. Потом, во время «перестройки», пришлось заняться авангардом — для покупателей с Запада. Западу приелись российские художественные изыски, и наш герой различил в обществе новых богатых людей отечественного происхождения: им как заказчикам он и предложил себя в качестве исполнителя. Четко ориентированный на спрос скульптор понял, что новые русские не хотят ассоциаций с бюстами советских вождей, а «хотят быть похожими на императора Тита, на Нептуна, на князя Потемкина-Таврического…». Они любят драпировки, придающие облику величественность. Работы исполняются в мраморе, бронзе и гипсе; мрамор (отечественный, не каррарский) быстро темнеет (да и цена такой скульптуры велика), поэтому самый популярный материал — бронза. Статую в бронзе в натуральную величину изготавливают полгода, стоимость — 20 тысяч долларов, на бюст уходит 2 месяца, и стоит он в два раза дешевле. Скульптура, которую корреспонденту удалось увидеть, изображала молодого человека: «Сильный, здоровый парень. Рубашка расстегнута на груди. Он стоит, протянув вперед руки. Похож на статую комсомольца — украшение провинциального парка семидесятых годов».

Монументальная пропаганда оказалась настолько захватывающим предметом, что даже через месяцы после затянувшегося финансового и экономического кризиса депутаты Думы по инициативе фракции КПРФ приняли решение о придании Красной площади в Москве статуса национального достояния — с намерением обратиться в ЮНЕСКО с заявкой о включении ее в список художественных объектов мирового значения. При этом коммунисты (и примкнувшие к ним) менее всего озабочены эстетикой, более всего — политикой: сохранением не столько Мавзолея, сколько мумии Ленина, в которую уже инвестированы огромные суммы. Инвестиции продолжаются вот уже несколько лет не из государственного источника, а из специального фонда, которому денежную помощь, кстати, оказывает и драматург Михаил Шатров. Народ продолжает шутить по поводу памятников. Например, не поручить ли Церетели срочно «заполнить» дырку на месте Дзержинского на Лубянке. Идеологические схватки — и ставки — продолжаются. Игра в монументальную пропаганду дала возможность Лужкову отмежеваться от левых, выступив против реабилитации памятника Дзержинскому.

Монументальный сюжет показывает, что до консолидации общества, до нахождения желанной культурной и политической идентичности России еще далеко — борьба вокруг символов власти продолжается (к памятникам добавлю не принятый Думой герб — уж как только не клеймили слева восстановленного на нем двуглавого орла). Раздвоение сознания левых очевидно: с одной стороны, они благосклонно принимают ритуальные знаки воссоединения с «прошлым» России (чего стоит только икона, переданная предводителем казачества Михаилом Филиным Геннадию Зюганову), с другой стороны — ревностно охраняют труп неистового борца с церковью.