Андрей Макаревич: Занимательная наркология

Странно, но факт, водка появилась не в России. Процесс перегонки с получением спирта впервые был открыт… арабами в VI-VII вв. нашей эры. Собственно, само слово «алкоголь» имеет арабские корни и означает «одурманивающий». А первую водку изготовил арабский врач Парес в 860 году. Использовалась она в медицинских целях. Перегонка вина осуждалась, потому что в Коране есть запрет на употребление алкоголя.

В Европе первая перегонка сахаросодержащей жидкости была сделана итальянским монахом-алхимиком Валентиусом. Слово «алхимия» означает по-арабски «из Кема». Кемом называли Египет. Сегодняшнее слово «химия» имеет то же происхождение.

Попробовав продукт, полученный по новой технологии, Валентиус решил, что получил эликсир, «делающий старика — молодым, утомленного — бодрым, грустного — веселым». А на Руси в это время пили именно квас и медовуху. При этом ими можно было «догнаться». Перебродивший хлебный квас становился бражкой. Видимо, его вымораживали, то есть спиртосодержащие фракции оставались, а вода превращалась в лед. Представляете содержание сивушных масел в этом напитке?

В 1386 году генуэзское посольство привезло в Москву первую водку («Aqua Vitae» — «живая вода»). Она использовалась исключительно как лекарство. Вскоре, однако, народ понял, что к чему, и пьянство стало повальным. Царским указом было запрещено пить в непраздничные дни, позднее, в 1533 году, была введена государственная монополия на производство водки и продажу в «царевых кабаках».

В 1755 году Екатерина II разрешила дворянам, в зависимости от титула и заслуг, производить и продавать свою водку без пошлин. Вот вам и прообраз будущего «Фонда спорта» и других благотворительных беспошлинных торговцев алкоголем и табаком.

Русский химик Т.Е. Ловиц предложил в 1789 году очищать водку от сивушных масел древесным углём, а создатель периодической таблицы химических элементов Д. И. Менделеев в своей диссертации «О соединении спирта с водой» предложил пропорцию в 40% содержания спирта как оптимальную. На основе его рекомендаций правительство России в 1894 году запатентовало «Московскую особую водку» как русскую национальную водку.

Сегодня Польша, Финляндия и Россия борются за право называться родиной водки. Не та мать, что родила, а та, что воспитала.

Никто не рискнет изъять из русской застольной традиции водку как основополагающий и цементирующий продукт. И если видит человек на столе солёные огурчики, помидорчики, лучок, селёдочку с картошечкой, то рука помимо собственной воли начинает нащупывать где-то рядом непременно находящуюся рюмку с этим «невкусным» и таким любимым напитком.

Первое воспоминание, связанное с этим словом, — мне, наверно, лет пять, и моя няня Нина берёт меня с собой в свою родную деревню — Шавторка, Рязанская область. Самогон — это то, что дают вместе с едой, правда, только мужчинам. Мутное в стакане, нехорошо пахнет. Несмотря на принадлежность к мужчинам — отказался. Гнали его из бурака — белой кормовой свёклы. Кстати говоря, распространённое весьма мнение, что, мол, раньше в деревнях меньше пили — коммунистическая агитка и чушь собачья. Пили в деревнях всегда по-чёрному — и при совке, и при царе Горохе, и сейчас пьют. И ничего тут не поделаешь. Попробовать самогон впервые довелось уже на первом курсе института, когда нас с другом Борькой Соловьёвым занесло, уже хороших, на какую-то свадьбу — дело было в подмосковных Вербилках. Не помню, как самогон пился, помню только, что впервые испытал с некоторым удивлением эффект явного двоения в глазах. Причём наслаждался этим эффектом лёжа на дороге с железным люком под головой и наблюдая за звёздами, и Борька Соловьёв долго и безуспешно пытался меня поднять. Утра не помню — видимо, ничего хорошего не было. В середине семидесятых самогоноварение в нашей довольно, как я понимаю, продвинутой среде стало модным. Толчком к этому послужила следующая история. Мне позвонили и пригласили в члены жюри (!) на диспут, посвященный молодым поэтам. Не знаю почему я поехал. Дело происходило в каком-то клубе какого-то института где-то у чёрта на рогах. Народу собралось немного, а поэты оказались замечательные — человек шесть юношей и девушек. Я запомнил двоих — Сергея Гандлевского и Бахыта Кенжеева. Вёл мероприятие отвратительно активный комсомолец. Ребята почитали стихи, не очень вписывавшиеся в советские нормы тех лет, а потом должно было последовать обсуждение. В общем, всё это сильно напоминало гэбэшную провокацию. Студенты вставали по очереди и несли какую-то ахинею, поэты молча утирались. Когда до меня дошла очередь, я сказал, что никто, видимо, не спросил у авторов, насколько им интересно это слушать, так что, может, лучше сказать им спасибо за стихи и отпустить? Удивительно, но на этом всё и закончилось. Мы познакомились на выходе, и в процессе совместного распития портвейнов в течение последующих двух часов на какой-то детской площадке сильно сблизились. Потом мы ехали с Гандлевским в пустом вагоне последнего поезда метро. Гандлевский уже тогда был бородат и печален. С печалью он и поведал мне, что чем бы он ни пытался заняться вне дома — его всегда в результате забирали в милицию. Рассказывая это, он старался отвинтить от стены табличку с надписью «стоп-кран» — мне в подарок, так как я имел неосторожность сообщить ему, что я всякие такие таблички собираю. Через секунду двери с шипением раскрылись, в вагон вошли два милиционера и деловито забрали поэта — я даже пикнуть не успел. Помню его усталый обречённый взгляд в раме окна вагона.