Итоги Итоги: Итоги № 35 (2012)

Выставку открывает классическая инсталляция Желудь, повторяющая жилую комнату. Спаянные из металлических прутьев конструкции воспроизводят предметы незамысловатого быта городских жителей — компьютеры, вешалки, кухонный скарб. Бытовые вещи, будто нарисованные уверенной рукой художника, пересекаются под разными углами, превращаясь в настоящую графику, — потрясающий эффект! Желудь пришла к этим формам лет десять назад, когда ее ржавые конструкции с грубой спайкой служили эффектным противовесом жирному искусству 90-х.

Пространство соседнего зала занимает «Каляка-маляка» — кругообразные, вроде бы непроизвольные росчерки руки в воздухе. На деле она оказывается вполне материальной скульптурой. В произведениях этой серии Желудь настойчиво уходит от фигуративности к чисто пластическим решениям. Получается живая абстракция, работающая в пространстве со множества ракурсов, — скульптура, не связанная с монументальными формами. Видимая легкость рукописной линии настолько убедительна, что хочется крикнуть: «Ха, я тоже так могу!» — совсем забыв, что она из толстого металлического прута, гнуть который, должно быть, было неимоверно сложно.

Соседний зал занимают работы позднего периода: вставший на торец паркет так же просто и убедительно создает прекрасную графическую форму. Только пройтись по такому полу невозможно — приходится обходить по бортику. Очищенные от быта вещи оказываются несовместимы с человеческой средой. Они отчужденно зависают во вневременном пространстве в своей идеальной форме, напоминая чем-то работы Дмитрия Краснопевцева. Но чем дальше смотришь выставку, тем больше место изящной пластики занимают агрессивность и хаос. Легкая «Каляка-маляка» под конец превращается в кучу малу — нагромождение ржавых пружин, скульптуру хаоса как такового.

Стоит набрать в Google имя Анны Желудь, чтобы убедиться, что художественная общественность от нее в восторге — рецензии пестрят словосочетанием «молодой, талантливый художник», все признают ее успех на Венецианской биеннале. Однако на деле к ней относятся довольно безразлично. Ее произведения громоздки — выставлять их сложно и дорого, тем более проблематично купить их в частную коллекцию. Эти вещи оказались не нужны, и Желудь не в состоянии их хранить и вынуждена продавать по себестоимости. На мятой бумажке в клеточку указаны расценки. Произведение «Парта» можно получить в обмен на системный блок и монитор, «Произвол» — за два грузовика дров. Хотя, мне кажется, вряд ли кто-то раскошелится и на дрова, и громоздким инсталляциям предстоит отправиться прямиком на свалку. Эта выставка — прежде всего о том, что талантливый и всемирно оцененный мастер оказывается ненужным и лишним и в тридцать лет вынужден делать каждую свою выставку как последнюю.

Верю!

/Искусство и культура/Художественный дневник/Ждем-с!

Когда просматриваешь афишу VIII Международного театрального фестиваля «Сезон Станиславского», который в этом году будет проходить в рамках программы празднования 150-летия великого реформатора русской сцены, то как-то невольно забываешь бесконечные прения на тему кризиса театрального искусства. 11 спектаклей авторитетнейших режиссеров, некоторые из которых можно безоговорочно назвать шедеврами.

Откроется фестиваль «Божественной комедией» в постановке Эймунтаса Някрошюса. В прошлом году на первой режиссерской лаборатории в Любимовке он показал наброски к будущему спектаклю, над которым тогда начал работать. Предваряя обсуждение, Някрошюс заметил, что с таким материалом можно работать всю жизнь: «Надо ставить перед собой трудные задачи. Тогда убегаешь в другое измерение, отходишь от быта, от привычной психологии. Согласитесь, пить чай на даче и в раю — совсем не одно и то же». «Одевшись» в декорации и костюмы, постановка обрела черты мистерии, но не потеряла ни юмора, ни человеческого измерения, проглядывавшего уже в эскизах.

А закроется фестиваль спектаклем Питера Брука, чье творчество во многом определило направление развития театра ХХ столетия. Warum Warum («Почему почему» ) — коллаж текстов Антонена Арто, Шарля Дюллена, Гордона Крэга и Всеволода Мейерхольда, а также Шекспира — о театральном искусстве. Задавая многочисленные вопросы устами актрисы Мириам Голдшмидт, маэстро пытается ответить на главный вопрос К. С. — что есть сверхзадача для художника? «Мы старались создать мозаику, в которой голос Шекспира и другие великие голоса прошлого сольются и прозвучат в наше время», — утверждает режиссер.