Подымая глаза вверх, вдоль ржавой трубы водовода, к высоким туманным пролетам с шатрами дымного солнца, он увидел птицу, живую, залетевшую в металлический грохот. Она носилась под сводами, натыкалась повсюду на острый металл, обдуваемая жаром и свистом. Ошалело металась, ослепшая, оглохшая, ударялась о стену огня. Врывалась в сварку, озаряясь ртутным свечением. Влетала в облако пара, обожженная, теряла цвет. Падала вниз и снова взмывала, тянулась к туманным лучам. В нее били и стреляли из сотен стволов, окружали разящей картечью. Она дымилась, роняла перья. Искала путь обратно, к чистому небу, к дождям, дубравам и гнездам. Но не было пути обратно. Кругом была колючая сталь. Навстречу ей мощно и грозно катилась балка крана, гудел, рокотал мегафон. Птица была уловлена. Ее поймают, умертвят, напылят на раскрытые крылья тончайшую пудру металла, приварят к арматуре. И она, недвижная, жестяная, украсит плафон в диспетчерском зале. Станет сверкать и искриться среди огней индикаторов..."
...И вот, спустя много лет, когда уже случился Чернобыль, распалась наша Родина — Советский Союз, хаос, кровь и беда прокатились по городам и весям России, рухнула индустрия, канула идеология, изменился тип человека, я вновь посетил Удомлю. Словно вернулся из дальнего Космоса, и теперь беседую с директором Калинской атомной станции Станиславом Ивановичем Антиповым, тайно надеясь отыскать подтверждение своим потаенным надеждам, упованием на возрождение Родины.
Александр ПРОХАНОВ. Станислав Иванович, мне было интересно и важно оказаться здесь, в Удомле, через десять лет и опять увидеть мощь атомной станции, красавец-город. Услышать голоса инженеров, философию атомщиков. Оказаться не на политических баррикадах, не на митингах и протестных шествиях, но среди ровного мощного гула великолепных машин, мерцающих пультов, под стальным рукотворным небом, из которого льются лучи рукотворного солнца. Этот мир, описанный мною в давнишнем романе, захватил, взволновал меня. Но было больно рядом с двумя работающими, великолепными блоками-"миллионниками" увидеть Третий, недостроенный. Темное сумрачное железо, вмороженное в снега и льды. Горы бетона с ледяными сквозняками и вьюгой. Блок напоминал какого-то древнего палеонтологического гиганта, погибшего в геологической катастрофе на стыке эпох. Великаншу, беременную, но не сумевшую разродиться, с мертвым младенцем во чреве. Ковчег, который не успели достроить к началу Всемирного потопа. Я почувствовал, что присутствие этого Третьего недостроенного блока является болью для станции. Что первые робкие признаки оживления стройки порождают в людях огромные ожидания и надежды, почти религиозные. Что это за чувство? Что связывают люди с возможностью пуска Третьего, "миллионного"? блока, остановленного великой социальной катастрофой?
Станислав АНТИПОВ.Александр Андреевич, вы угадали это ожидание, которое, пожалуй, можно сравнить с ожиданием Чуда. Возрождение стройки, остановленной на стадии восьмидесятипроцентной готовности, вернет нашему городу ощущение развития, рывка, которым всегда жила атомная энергетика. Это не просто новые рабочие места, куда бы устремился резерв нашей рабочей силы. Не просто оживление города, где еще много недостроенных объектов, неосуществленных градостроительных замыслов. Это не только загрузка множества заводов, начиная от гигантов, строящих реакторы, кончая электронными "кабэ", создающими новые методы автоматической защиты. И даже не только мощная прибавка электроэнергии в общероссийский энергетический котел. Здесь нечто больше. Надежда на возрождение России. На завершение этого унылого периода смуты и деградации, которому конца не видно, и в котором тонут людские идеалы и устремления. Люди истосковались по созиданию, по осмысленной коллективной работе, на благо всей страны, всего народа. Теперь, когда на Третьем блоке опять появились сварщики, замерцали огоньки, запахло жженным металлом, у людей появилась надежда. Но вот парадокс: страна, государство, ожидая этот блок, надеясь в условиях энергетических нехваток на прибавку энергии, почти ничего не дает нам для строительства. Казна пуста, и мы вынуждены сами по крохам собирать средства и направлять их в дело. Наши электролинии идут на Череповец, на металлургический комбинат, который преуспевает, развивается и требует все больше энергии. Череповец был бы готов вложить часть своей прибыли в нашу станцию, стимулировать пуск Третьего блока. Но при переходной нынешней экономике это невозможно. Нет таких экономических и финансовых механизмов. Мы, нуждаясь друг в друге, разделены неодолимой стеной. Мы, атомная станция, атомная отрасль — социалистический гигант, построенный методом ударных комсомольских строек, как часть огромного, в масштабах страны, завода. Но такого общесоюзного завода больше нет. Кругом рынок, другая среда, другая атмосфера. Мы, созданные, как огромная рыба, плавающая в океане, оказались в иной стихии. Океана больше нет, кругом суша. Нам нужны легкие, чтобы потреблять кислород, а мы все еще дышим жабрами.
Читать дальше