Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

Солнце поднялось выше, начало припекать. Мы по проселочной дороге спустились с крутого пригорка в лощину и увидели последствия недавнего боя. В пруду на дне лощины стояли два обгоревших танка, наш и немецкий, поодаль — еще несколько. Из лощины на противоположный пригорок поднималась лесополоса, искалеченная танками, взрывами, местами выгоревшая. Из нее несло таким сильным запахом гари и разлагающихся трупов, что мы, остановившись на отдых, через несколько минут вынуждены были двинуться дальше.

Поднявшись на пригорок, мы увидели огромное количество танков с башнями и без них, самоходные орудия и бронетранспортеры с размотанными гусеницами, обгоревшие, пробитые насквозь, развороченные немыслимой силой. Тут же валялись обломки самолетов, раздавленные орудия, разбросанные ящики со снарядами. Земля была растерзана взрывами снарядов, бомб, гусеницами танков — вот оно, поле войны, современного страшного боя техники и людей!

Это поле врезалось в мою память, и когда я его увидел вторично, во время показа киноэпопеи «Великая Отечественная», то вскочил со своего места и вскрикнул невольно на весь зрительный зал. Жена тянула меня вниз, на кресло. Тот же крутой спуск в лощину с прудом, те же танки в воде и та же истерзанная лесополоса…

На очередном привале командиры взводов предупредили нас, чтобы с дороги не сходили, в лесополосу входили только по следам танков и автомашин — все вокруг может быть заминировано и опасно для жизни. Мы выбились из сил. Наше ружье и сумку с патронами к нему старшина взял на подводу, но мы все равно еле передвигались. Наконец показалось село, вернее — оставшиеся от него печные трубы. Из погребов с опаской выглядывали местные жители.

Мы остановились в вишневых садах, свалившись под деревьями. К кухне поднимали почти насильно. Иногда над нами пролетали немецкие самолеты, однако укрываться было негде, да и не хватало сил куда-то бежать. Бомбардировщики пролетали дальше — видимо, у них были более важные цели. Когда утих их пульсирующий гул (немецкие моторы гудели не «гу-у-у-у», а «гув-гув-гув-гув»), явственно стали слышны раскаты боя. Всю ночь не угасала заря на западе — это фашисты, отступая, сжигали деревни и села. Специальные команды с огнеметами, которые ехали последними, уничтожали хаты, сараи, копны сена, взрывали важные элеваторы, железнодорожные станции, общественные и административные здания, оставляя за собой выжженную пустыню.

Мы шли всю ночь, задыхаясь от пыли. Чернозем, истертый колесами, траками танков, конскими копытами, тысячами солдатских ног, превращался в мелкую пыль, которая поднималась в воздух и покрывала наши вспотевшие лица грязью — сверкали только белки глаз и зубы.

Утром мы вышли к почти полностью сохранившейся деревушке, стоящей у крутого обрыва меловых холмов, под которым текла речушка воробью по колено. Здесь сделали привал, и речка из кристально чистой и прозрачной стала черной — это солдаты смывали с себя пыль, умывались, стирали портянки и гимнастерки. Потеряв с потом большое количество жидкости, мы пили и не могли напиться — вода булькала и переливалась в пустых желудках.

После завтрака и часового отдыха мы двинулись дальше, опасаясь налета авиации — надо было на день укрыться в каком-нибудь лесу. Лишь к полудню мы достигли лесной опушки на холмах — там под дубами стоял наш обоз, дымилась кухня. Пшенная каша, прозванная солдатами «шрапнелью», сдобренная свиной тушенкой, казалась королевским кушаньем, и многие клянчили у повара добавку.

Командир роты Сорокин разрешил бойцам отдых и, сказав, что здесь рота проведет остаток дня и ночь, приказал всем привести себя в порядок. Однако после обеда все завалились спать и только к вечеру, когда спала жара, начали шевелиться. Я побрился тупой бритвой, простирнул в колдобине ниже ключа портянки, сполоснулся сам, сменил подворотничок.

Ужинали при луне. Рота повзводно улеглась на душистую траву лесной опушки. Луна заливала окрестности голубоватым светом. Солдаты, прикорнув после обеда, теперь не спали, вдыхали запахи разнотравья, вспоминали свое довоенное: дом, родных, любимых. Разговаривали шепотом и вполголоса. Кругом была такая красота и умиротворение! Мои мечты прервала негромкая команда:

— Уразов, сменить часового!

Я с карабином встал на пост, окинул взглядом живописно лежащих на траве солдат. Вдруг я заметил, как сияющий полный лик луны стал ущербляться.

— Товарищи, смотрите, смотрите, начинается затмение луны! — негромко воскликнул я.