Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

На азотно-туковом заводе к психическому и физическому напряжению добавлялась отравленная атмосфера. Рыжим лисьим хвостом дым стелился над трубами и, опускаясь, душил нас, вызывая кашель. В цехах работали в противогазах, получали спецпайки, молоко. Мы же, считалось, работаем на свежем воздухе. Когда моросил дождь, его капли, превращаясь в кислоту, обжигали открытые части тела. Одежда от таких дождей расползалась, как гнилая.

В таких условиях и моя любовь, не успев окрепнуть, разъедалась рыжим дымом и кислотным дождем. До любви ли? Работа без выходных от темна до темна, нервные перенапряжения, вызовы к начальству для разговоров, после которых хотелось броситься вниз головой в Томь… Договориться о свидании с Галей было просто нереальным. Я проклинал свою специальность водопроводчика и завидовал строителям. Те, положив кирпич в стену или залив бетон, больше о нем не думали. А у нас вечные аварии, разрывы, течи, засоры, затопления, снег и так далее… Даже теперь, при наличии землеройных и Других машин и механизмов, стальных труб взамен чугунных, при таком помощнике слесарей, как сварка, — и то все сложно и беспокойно, а тогда?!

Несмотря на то что трасса водопровода на какие-то Доли атмосферы отклонилась от нормы при гидравлическом испытании, — видимо, канат стыков напитывался водой, — водопровод ввели в эксплуатацию. Я как-то Даже не ощутил радость такого события, ведь работы должны были закончиться еще два месяца назад. На других наших объектах работы тоже подходили к концу.

Положение дел на фронте все ухудшалось. Появилась надежда осуществить уже давно зародившуюся мысль — пойти добровольцем на фронт.

В один из дней августа, когда наш участок переезжал на другой объект, я рискнул отлучиться с работы и сходил в горвоенкомат. Военком был занят, и меня направили к дежурному. Тот выслушал меня, позвонил в какой-то отдел, кажется, мобилизационный, и сказал мне, чтобы я подошел к начальнику отдела. Я объяснил, что фронт работ в нашей конторе сократился, и я буду больше полезен на фронте, чем здесь.

— Ну, это мы еще посмотрим! — сказал майор. — Я выясню, и если найдем нужным, пришлем повестку. Вы комсомолец? Услыхав мой утвердительный ответ, сказал: «Ладно. Сейчас формируется подразделение из комсомольцев, может быть, призовем и вас».

Вечером 15 сентября 1942 года дежурная по общежитию вручила мне повестку, которая предписывала через неделю явиться в горвоенкомат с вещами и продовольствием на три дня. Я получил расчет по месту работы, простился с руководством с некоторой горечью — начальство не выразило хотя бы внешнего сожаления, что я ухожу из организации. Оказывается, у них предстояла реорганизация в связи с резким сокращением объемов работ. Спустя месяц в армию ушли Пономарев, Павлов и другие.

Итак, неделя свободы! Как ею распорядиться? Галя? Нет, зачем затягивать узел, который может быть разрублен войной. Война уже подкатилась к воротам Сталинграда, разрывы мин и снарядов многократным эхом гремят в ущельях гор Кавказа. Я еду туда и могу попасть под жернова войны. Можно ли опалить первые чувства юной, нежной девушки? Нет, продолжить начатое можно, только пройдя войну! Я пока могу справиться со своими чувствами, и не надо их растравлять и углублять, пока будущее под вопросом.

В первое утро свободного дня я спал до 10 часов. Потом бродил по городу. Вокруг безлюдно — все работают, все заняты, и, кажется, я один выброшен из этой трудовой жизни. Вышел на отвесный высокий берег Томи. Дух захватило от красоты. На левом берегу поднимались невысокие горы, поросшие лесом.

На следующий день я пошел на рынок, купил сливочного масла, сала и меда. Масло начало таять, и я слил его в бутылку, смешав с медом. При расчете в конторе у меня отобрали продовольственные карточки, но вырезали мне талоны по день призыва — я их отоварил. Купил я и бутылку водки — в то время и ее продавали по талонам.

В воскресенье вечером я пригласил своих друзей отметить проводы, потом гурьбой пошли в городской сад, побродили, позубоскалили. Ребята не пошли даже с девушками, которые липли к нашей компании. Поздно вечером простились. Увидимся ли вновь, и если да, то когда?

В понедельник из военкомата нас строем повели на сборный пункт. Длинный двухэтажный дом, сараи по периметру, высокий деревянный забор. За нами захлопнулись ворота с будкой часового. В просторном дворе построили в шеренгу по четыре, произвели перекличку. К нашему строю четко подошел начальник пересыльного пункта. Он поздоровался, сообщил распорядок на пересыльном пункте, сказал, что самовольная отлучка будет расцениваться как дезертирство — со всеми вытекающими последствиями. Здесь будут формироваться маршевые команды и направляться в части в сопровождении представителей этих частей. После старшина объяснил, что все должны пройти санпропускник, а вещи и ценности следует оставить в каптерке.