Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Непонятно, почему роман Кафки числят по ведомству абсурда. Нормальное реалистическое, едва ли не натуралистическое произведение о том, как тихого, маленького, ни в чем дурном не замеченного человека, не предъявляя обвинений, не слушая объяснений (чего?) и оправданий (в чем?), подвергают страшным репрессиям. Другое дело, что Кафка писал книгу в спокойной Праге еще до Первой даже мировой войны (закончил в 1915 году) — но на то в мире и гении, чтобы предугадывать и предсказывать. Чтобы люди ХХ века, особенно в Германии и России, хватались за голову: как он мог предвидеть? Да так, наверное, что всё внутри, а если гений — то что внутри у него, у нас снаружи.

Вещь, соблазнившая очень и очень многих кажущейся простотой успеха. Надо только припомнить звуки и запахи детства, описать игрушки и подушки, припомнить вкус пустяков и цвет мишуры, делать это долго-долго, подробно-подробно, протяжно-протяжно, путано-путано (называется «поток сознания») — и обеспечено признание, которое настигло Пруста, правда посмертно, но настигло же. Другое дело, что умерший в 1922 году француз, обивший кабинет звуконепроницаемой пробкой и там написавший в одном стиле и ключе не один, а целый цикл романов с этим единым названием, искал утраченное время, фиксируя его в уникальных своих мыслях и неповторимых словах. Он монотонен, однозвучен, скучен даже — но нельзя же оторваться.

Приятели — американцы и англичане — в 20-е годы приезжают в испанский город Памплону на фестиваль с ежедневной корридой. Это дни св. Фермина, в июне, по сей день там такой же праздник. Герой словно оценивает себя — прошлого и настоящего — с чужой грани жизни-смерти: грани матадора, испытывающего судьбу по несколько раз в день. Рядом с героем — женщина: один из самых обаятельных женских образов мировой словесности. О ней ничего не говорится, всё — только через косвенные ощущения, и вообще весь лучший Хемингуэй — через косвенные ощущения и ничего не значащие впрямую слова. «Фиеста» — благородная книга: школа лаконичности и умолчания. Мужская проза.

Межвоенная Германия. Позади — позор поражения, вокруг — бедность и борьба за существование, впереди — нацизм. Три друга держат круговую оборону взаимной преданности. Понятно, от этого много шутят и вызывающе много пьют, хотя по российским меркам очень умеренно, что выясняется пристальным читательским подсчетом. Если есть книга, в которой дружба важнее и главнее, чем любовь, — вот она. Единственное оправдание такой явной неправде — у Ремарка и любовь в первую очередь дружба, а потом уже, даже на первых романтических этапах, страсть и все такое. То-то выросшие на подобных книгах советские шестидесятники называли своих подруг «старик».

Слово, донесенное до России Сартром и Камю, могла взять на вооружение подруга Людоедки Эллочки — «экзистенциализм». Сложное слово, в быту сокращалось до «экзистухи»: «Понимаешь, старичок, экзистуха задрочила! Трешку дай до получки». Экзистенция — существование, а его основные проявления, согласно философии, расцветшей в 40-е годы во Франции, — страх и совесть, его территория — страдание и смерть. Все эти понятия — понятны, но Камю, автор и экзистенциалистских трактатов, написал внятный волнующий роман о конкретном человеке, который совершает убийство не потому, что злодей, а потому, что своеволец, который всё — всё-всё — хочет в одиночку, а общество ему не позволяет. Он и гибнет.

Антиутопия, написанная в 1949 году и пережитая многими народами при тиранах. Один из самых сильных доводов в пользу творческого могущества. Не живший при диктатурах, не сидевший в тюрьмах британец лучше всех сумел передать суть человека тоталитарного общества. Ни один писатель с советским или германским опытом не достиг такой тонкости и глубины понимания. Его высшее литературное достижение — даже не наблюдающий всегда за всеми Старший Брат, даже не виртуозно лгущее Министерство Правды. Главный шедевр — феномен двоемыслия: то, что исчезает последним с развалом монолитов власти и появляется первым при малейших признаках ограничения свободы. Человек верит и не верит одновременно — то и другое искренно. Массовая шизофрения.