Денис Драгунский - Бог, страх и свобода

В-четвертых, надо иметь в виду, что само словосочетание «национальная идея» может пониматься двояко. Оно может означать идею нации (то есть представление о стране, народе, государстве) — или же идею, которая нацией руководит. Грубо говоря, речь идет либо о национальном самоанализе, либо о коллективном проекте для нации (о национальном проекте в первоначальном смысле слова). Может показаться, что одно невозможно без другого, но прямой связи здесь нет, хотя в идеальном случае хороший проект для нации, определяющий пути ее развития, опирается на результаты самоанализа нации, на согласованные представления о том, что она такое. Но в реальности национальные проекты — прерогатива правящей элиты, а национальный самоанализ — занятие независимых интеллектуалов. Объединение интеллектуалов и властвующей элиты приносит печальные плоды. Интеллектуалы начинают впрямую обслуживать власть и тем самым резко снижают качество своей работы. Другой вариант — интеллектуалы как власть. Это сформулированный Платоном идеал государства, которое отнимает свободу у всех, и в первую голову у самих интеллектуалов. Тут о качестве интеллектуальной работы вообще говорить не приходится.

Наверное, именно поэтому из затеи «Русская идея-1996» ничего не вышло. Начальство хотело получить Идею-Проект, а приглашенные интеллектуалы занялись изучением Идеи-Представления. Исследование показало, что Русская Идея (а также Русский Идеал, Русский Смысл, Русская Миссия и Русская Перспектива) в общественном сознании понимаются весьма широко — до потери качественной определенности. Русская Идея — это «наше все», но не по Аполлону Григорьеву, а по гоголевскому Осипу. Веревочка? Давай сюда веревочку, пригодится в дороге подвязать что-нибудь… Едва ли не единственным позитивным результатом сидений в Волынском было предложение Леонида Смирнягина: на сегодняшний день вот наша национальная идея и призыв к народу — «не ссы в подъезде». Это было мудро, но неосуществимо.

Наконец, в-пятых, рассматривая национальную идею в обоих смыслах слова, не следует стремиться к стройности и непротиворечивости как финальной концепции, так и промежуточных рассуждений. Представления нации о самой себе — равно как и ее устремления в будущее — зыбки, изменчивы и включают в себя дискурс об этих представлениях и устремлениях. В этой области издержки логицизма запретительно высоки.

Почти всегда правящая элита получает страну в готовом виде, в наследство от прежнего режима. Случаи, когда отечество еще предстоит создать, достаточно редки. К сожалению или к счастью, Россия попала именно в этот редкий разряд. Даже среди редких он редок — в случае «недосозданного отечества» обычно речь идет об объединении, воссоединении или отвоевании земель. России же предстояло (и посейчас предстоит) сформировать представления об отечестве в урезанных границах. Общественное сознание с трудом может с этим примириться — а если совсем честно, то не примирилось до сих пор. До сих пор миражи СНГ мерцают в российских руководящих кабинетах, а в головах простых граждан до сих пор крепко сидит убеждение, что Крым — наш (и добро бы только Крым).

Так или иначе, знаменитое высказывание Массимо Д’Азельо «Италию мы создали — теперь нужно создать итальянцев» чрезвычайно актуально для России. Пусть в несколько иной редакции: «Российскую империю и ее советскую версию мы потеряли — теперь нужно создать…»

Тут повисает неловкая пауза. В мировом лексиконе до 1991 года слово Russians обозначало граждан СССР, практически независимо от их «этнической принадлежности» (пишу в скобках, обозначая тем самым свою особую позицию по проблеме этноса). Впрочем, этничность в СССР была сконструирована, а проще говоря, навязана. Политизированные постимперские этносы — вот что получила Россия в наследство от Советского Союза. Именно поэтому назвать русскими все население РФ не получается; а к слову «россияне» жители страны привыкают медленнее, чем хотелось бы. Но нравится — не нравится, а привыкать приходится. Потому что на выбор ничего не предлагается. Итак, «РИ — СССР мы потеряли, получили РФ, теперь пора создавать россиян».

Но, как мы помним, нацию порождает согласованное представление об отечестве, о стране как некоей отдельности, как о мирополитической единице. С отдельностью, как мы видим, есть проблемы. В самом простом смысле — территориальном. Вообще Россия — страна крайне неудобная для себя самой. Все ее силы и средства уходили и уходят на удержание территорий. Сюда относятся и охрана границы, и необходимость заселять и осваивать безлюдные и малопригодные для жизни районы, и пресловутое сверхдорогое «транспортное плечо». Вообще неудобно жить в поясе территорий если не спорных в строгом международноправовом смысле, если не впрямую угрожаемых в смысле агрессии или массированной несанкционированной миграции (хотя такие тоже есть), то отчасти как бы сомнительных, растушеванных в смысле представлений народа о своей территории.