Сергей Львов - Быть или казаться?

— Вымыть! Прожарить! Накормить! Дать отдохнуть! Продолжение знакомства завтра!

И назавтра, пропаренные и прожаренные, насколько можно накормленные, мы сидели в классе, а перед нами упруго расхаживал генерал Н. Н. Биязи — мы уже знали как его зовут — и читал нам пламенную лекцию о роли военных переводчиков в боевых действиях. И получалось так, что от военных переводчиков на фронте часто зависит многое, а иногда все. Это было преувеличением, но каким вдохновляющим!

Да, генерал Биязи любил сходу произвести впечатление, вызвать к себе интерес и симпатию, влюбить в себя. И производил впечатление, и вызывал, и влюблял, и завоевывал симпатию. Сутью его личности и работы было представление, что культура — могучее оружие, армии и в мирное и в военное время нужны люди, блестяще образованные, знающие языки, историю, географию, быт и нравы стран мира, и кроме минимальных знаний, насущно необходимых, чтобы допросить пленного, узнать, как проходит передний край обороны, сколько орудий в его батарее или самолетов на аэродроме, нужен большой запас знаний, который позволит прочитать сложнейший военный текст, разобраться в любом уставе и наставлении, в любой скорописи, в хитрости того, кто отвечает на вопросы. Нужно то, без чего сегодня можно обойтись, но что понадобится непременно завтра, послезавтра, через год, через несколько лет.

Допрашивая в лагере пленного о расположении цехов одного огромного берлинского предприятия, я ошеломил его и сделал разговорчивым, спросив, ходят ли еще часы на здании дирекции. Наш генерал говорил, что переводчику мало знать уставы и наставления противника, он должен знать вид его городов, быт, нравы, обычаи, собирая эти знания отовсюду, в том числе и из художественной литературы. А завод, которому был посвящен допрос, описан в романе одного немецкого писателя. И то, что я знал этот роман, в нацистской Германии запрещенный, говорил с пленным так, будто недавно побывал на этом заводе, решило ход допроса.

Хотя многим это казалось ненужным излишеством и вредным чудачеством, но Биязи упорно собирал знатоков даже таких языков, о которых тогда мало кто слыхивал. Зачем они могут понадобиться? Но Биязи не ошибся: скоро понадобились!

К людям, по-настоящему образованным, наш начальник был преисполнен великого уважения. Любо-дорого было поглядеть и послушать, как он говорил с знаменитыми лингвистами, со специалистами но педагогике и методике, с представителями прочих гуманитарных профессий. Когда институт вернулся в Москву, он собрал на кафедрах и в Ученом совете цвет гуманитарных наук, лелеял известных ученых, прочно сдружив наш институт с МГУ и ЛГУ, с Академией наук. Председателем экзаменационной комиссии по языковым дисциплинам бывал у нас академик В. В. Струве, кафедру литературы некоторое время возглавлял профессор Н. Я. Берковский. Напечататься в Трудах и Ученых записках института было лестно любому ученому. Генерал не старался казаться поклонником науки, он им был. Полный уважения к ее маститым мужам, он любил научную молодежь и доверял нам, молодым преподавателям, самостоятельные курсы. В двадцать лет с небольшим с его благословения мы читали старшекурсникам самостоятельные курсы, читали на немецком языке — тоже требование нашего генерала. Однажды он представлял нас, своих питомцев, уже упомянутому академику В. В. Струве. И академик приветливо, в лучших университетских традициях сказал:

— Рад познакомиться с вами, коллеги.

Мы были польщены, по больше нас просиял наш Николай Николаевич.

Генерал Биязи научил нас многому. Среди прочего — безукоризненным военным манерам. Они в его представлении прежде всего включали точность. Он никогда не действовал по пословице «Начальство не опаздывает, оно задерживается», не задерживался и не опаздывал ни на минуту. Но и подчиненным опозданий не спускал. В особый гнев его приводило опоздание минутное.! «От опоздавшего на десять минут требую объяснения — у него должна быть причина. Наказать накажу, но объяснения должен выслушать. Опоздавшего на минуту наказываю сразу — это распущенность», — говорил он.

Хорошие военные манеры в представлениях генерала Биязи включали в себя вежливость по отношению к мужчинам и галантность по отношению к женщинам. Если к нему в кабинет входила женщина, он неизменно вставал. В ту пору в армии, а особенно у нас в институте, служило много женщин, и генерал, разговаривая, например, с начальником кафедры, женщиной в звании майора, говорил с ней, как полагается говорить генералу с офицером, начальнику с подчиненным, но никогда не забывал, что перед ним женщина.