Синклер Льюис: Дешевая и довольная рабочая сила

Билл Росс, руководитель профсоюза, был вынужден телеграфировать в Нью-Йорк и просить денег, чтобы раненых не выбросили на улицу.

Но сейчас дело уже уладилось, поскольку многие из тех, кто попал в больницу после небольшой стычки с шерифом Адкинсом, умерли.

Я хочу описать условия жизни марионских рабочих, которые я наблюдал лично.

Из окна здания суда, где шел процесс над шерифом Адкинсом и его помощниками, открывается вид, вызывающий в памяти Италию. Если пренебречь замусоренными дворами на переднем плане, взору открывается лучезарная перспектива холмов и долин, среди которых разбросаны домики, напоминающие белые итальянские виллы.

Но это не виллы. Это дома фабричного поселка Ист-Марион, и при ближайшем знакомстве они производят ужасное впечатление.

Всего в двух милях от Мариона расположены два рабочих поселка, которые вместе с фермерами кормят город и содействуют его процветанию.

В самом Марионе имеются книжный магазин, два кинотеатра и магазины, в которых местные джентльмены могут приобрести предметы домашнего обихода. Но стопроцентные американцы, работающие на фабриках, редко приезжают в город — отчасти потому, что у них нет собственных автомобилей, а отчасти потому, что им в отличие от состоятельных джентльменов нечего тратить в этих магазинах. На 13 долларов в неделю в лучшем случае можно обеспечить себя и своих близких спецовками.

Нет, город Марион отдан в распоряжение торговцев, адвокатов, врачей и людей их калибра.

А проехав две мили, вы прибываете в Ист-Марион на фабрику Марионской текстильной компании, производящую белый ситец того сорта, который обычно используется для дешевых наволочек. Фабрика находится в центре поселка, и для шестисот занятых на ней людей это центр мироздания. Шум станков, грязные полы и страшная усталость — таков удел шестисот мужчин, женщин и детей, выходцев из горных долин, которые теперь осчастливлены нашей цивилизацией.

С тех пор, как в Марионе произошла первая стачка, у этих шестисот тружеников рабочая неделя длится 55 часов, а в доброе старое время, предшествовавшее появлению агитаторов, которые нарушили покой в этом идиллическом поселке, они работали по двенадцать часов в день или по двенадцать часов в ночь, и у них не было времени увлекаться такими антиамериканскими идеями, как требование повышения зарплаты сверх 13 долларов в неделю.

При столь низкой оплате труда каждый член семьи, начиная примерно с 14 лет, должен идти на фабрику, где он работает от зари и до зари. Если в семье остаются младшие дети, то самому старшему из них, обычно девочке лет восьми или девяти, приходится мыть посуду, заправлять постели, убирать в доме, выметать крыльцо и, наконец, в течение дня развлекать малышей.

На фабрике Болдуина полы не отличаются чистотой, а туалеты имеют весьма неприглядный вид. Молодым девушкам и женщинам, не привыкшим жевать табак, наверное, противно смотреть, как любители табака без конца сплевывают его прямо в фонтаны для питьевой воды или за ткацкий станок.

Марионская компания обеспечивает рабочих жилищем. Я внимательно ознакомился с этими домами. Они сдаются рабочим за удивительно низкую плату — всего 20 центов за комнату в неделю. Это означает, что четырехкомнатный дом обходится в 3 доллара 20 центов ежемесячно. Воду качают из устаревших колонок вручную; впрочем, даже этих колонок недостаточно, обычно одна приходится на два дома, в каждом из которых живет от двух до двенадцати человек.

Приехав в Марион, вы сразу же видите, что в домах нет водопровода, а также и туалетов. [2] Правда, с тех пор, как были написаны эти статьи и на Севере появились прочие неблагоприятные отзывы о Марионе, мистер Болдуин с огромной помпой возвестил о своем неслыханно благородном решении подвести к рабочим домикам водопровод и канализацию. Все эти дома установлены на сваях, и у них нет фундамента; если бы в них были проведены трубы, они были бы заметны.

Во дворах стоят кое-как сколоченные уборные по одной на две семьи.

Дома эти — самой дешевой и непрочной постройки. Когда я потянул доску стены, оказалось, что ее можно отодрать мизинцем.

Четырехкомнатный дом, в котором обычно живет человек двенадцать, выглядит следующим образом: это коробка с незастекленной террасой. В ней три жилых комнаты и кухня. В каждой из жилых комнат обычно две двухспальные кровати. На этих кроватях спят от двух до пяти человек, в зависимости от возраста.

Я навестил в одном таком доме стачечника, раненного людьми Адкинса: он только что выписался из больницы, нога у него была забинтована, и он не мог двигаться; стараясь казаться веселым, он сидел перед камином, в котором полыхали две пригоршни (буквально!) углей. В двух других комнатках, куда я заглянул, работали, разговаривали и играли человек пять-шесть, взрослых и детей. Кухня была оклеена газетами. Четвертой комнаты я не видел. В ней стоял гроб с телом старой тетки забастовщика. Она умерла в то утро, и ее родственники были так издерганы и замучены, так привыкли к смерти, что забыли сообщить об этом до той самой минуты, пока мы не начали прощаться.