Карта
Ким Чен Ын взорвал свою первую атомную бомбу
Николай Силаев
Решение проблемы сиротства в России упирается в отсутствие развитого сообщества профессионалов, способных работать с неблагополучными семьями и с семьями, взявшими детей из детских домов. Существующая система опеки эту задачу не решает и, независимо от размеров ее финансирования, консервирует сложившиеся тенденции
Людмила Петрановская
Фото: Александр Иванюк
Положение сирот стало политической темой после того, как Дума приняла «закон Димы Яковлева», запрещающий американцам усыновлять российских детей. Президент Владимир Путин, подписав закон, одновременно подписал и указ, в котором перечислены меры содействия усыновлению детей российскими гражданами. Неделю назад он выступил на Всероссийском родительском собрании, где тоже говорил о детях и о семейных традициях.
Внимание главы государства к проблеме порождает надежду, что она станет одной из приоритетных для властей. Политически активная публика, кажется, тоже озабочена «сиротской» темой, хотя пока непонятно, хватит ли этой озабоченности на что-либо, кроме сетевого и уличного осуждения авторов запрета на американское усыновление. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что у нас действительно очень много сирот в детских домах и с этим надо что-то делать. Плохо, потому что в речах на этот счет чувствуется дух кампании. Между тем материя слишком сложна, чтобы ее можно было изменить одним указом, увеличением финансирования или простыми административными перестановками.
«Эксперт» побеседовал с Людмилой Петрановской, педагогом и психологом, много лет работающей с детьми из детских домов, с приемными родителями, с сотрудниками сиротских учреждений и службы опеки. Недавно Петрановская создала Институт развития семейного устройства. Его цели — создать систему профессиональной подготовки специалистов по семейному устройству, профессиональное сообщество таких специалистов, поддерживать обмен опытом между ними и вырабатывать базовые принципы и ценности их работы.
— Разрешите начать с самого банального вопроса: чем плох детский дом?
— Детский дом — это система, в которой у ребенка не возникает привязанности, отношения к своему значимому взрослому. А человеческие существа так устроены, что их развитие крутится вокруг привязанности. Формирование личности, познания, интереса к миру, любых умений, способностей и всего остального нанизывается на привязанность, как кольца пирамидки на стержень. Если стержня нет, то пирамидка на вид может казаться обычной до тех пор, пока мы не попробуем ее толкнуть и она легко не рассыплется. Кажется, что ребенок, который растет в детском доме, — ребенок как ребенок. В школу ходит, у него там игрушки, вещи складывает на полочку, в игры играет и так далее. Но вот этого стержня нет. И поэтому, как только детский дом как опалубка снимается, то воля и характер ребенка рассыпаются.
Когда он чувствует защищенность, когда чувствует, что тыл прикрыт, ему все интересно, у него много сил, он многое пробует. Даже если он ударился, испугался, куда-то влез, что-то не получилось, у него все равно есть свой взрослый, к которому он возвращается.
— Воспитателей в детском доме просто слишком мало для того, чтобы они стали такими значимыми взрослыми?
— Их, с одной стороны, слишком мало, а с другой — слишком много. Мало вот в каком смысле: обычно это один или два взрослых на десять-двенадцать детей в доме ребенка и еще меньше взрослых в детском доме. Если у тебя десять двухлеток и, например, один из них ударился, другому просто скучно, третий хочет общаться, и ты начинаешь с ними общаться как с детьми, то есть брать на руки, смотреть в глаза, разговаривать с ними, естественно, они начинают всего этого требовать. Удовлетворить в этом отношении десятерых просто физически невозможно. Поэтому воспитатели в домах ребенка говорят, что стараются с ними лишний раз не разговаривать и на руки не брать, потому что, если начнешь, то они все начнут этого требовать. А если не начинать, то они этого и не просят.
С другой стороны, взрослых слишком много. Было подсчитано, что перед глазами ребенка в доме ребенка мелькает за неделю около двадцати пяти разных взрослых. Меняются воспитатели, нянечки, логопеды, медсестры, массажисты — кого только нет. Их там много очень, а привязанность формируется только в условиях, когда у ребенка есть свои взрослые и есть чужие. Нормальный ребенок не позволит чужому человеку, например, подойти и взять его на руки и унести куда-то. Он не поймет, что происходит. Он будет сопротивляться, он будет плакать, ему будет страшно. Он будет искать родителей. А детдомовского ребенка любая чужая тетка может подойти, взять из кроватки и унести куда хочет. Делать, например, ему больно — какую-нибудь прививку. И нет никого, кто бы его от этого защитил, нет никого, кого бы он воспринимал как своих взрослых, за которых он должен держаться, которые не дадут его в обиду. Привязанность избирательна, он не может привязаться к двадцати пяти тетенькам сразу, даже если они обращаются с ним как с ребенком, а не как с кульком.
Читать дальше
