Юрий Бондарев - Художник, обогащающий мир

Писатели населяют мир своими героями — мир от этого становится богаче, шире, прекраснее, Вы можете прожить с человеком, в одном, доме всю жизнь, будете знать о нем все, что, казалось бы, возможно узнать: его походку, цвет глаз, его привычки или манеру одеваться, его слабости и достоинства, но вы не узнаете то, что расскажет талантливый художник, обладающий чувством ясновидения плоти. Порой вы видите на улице, в трамвае человека, очень похожего на вашего соседа, — вы несколько изумлены: «Да, похож, как похож», — но все же не испытываете того странного, волнующего озарения, какое бывает при встрече с совсем иным знакомым, с которым связаны родственно и кровно. Вы видите на улице женщину, с той особой, до радостной неожиданности знакомой походкой, с тем же взглядом, что были живой сущностью Анны Карениной, — и в то же мгновение чувствуете, что знаете об этом человеке все, что он вам, бесконечно дорог, что это как бы вторая ваша жизнь, прожитая и еще не прожитая.

Однажды в маршевой роте мне пришлось встретиться с лейтенантом, чрезвычайно похожим на Григория Мелехова. Лейтенант этот был смугл, горбонос, высок, с «мелеховским взглядом»; он сутулился как Григорий, говорил с хрипотцой, — и я хорошо помню то давнее ощущение узнавания. Я, разумеется, отлично знал, что это не Григорий, но мне страстно хотелось, чтобы лейтенант этот был Григорием, чтобы за его спиной было все, что я знал: и Аксинья, и Наталья с детьми, и хутор Татарский, и Дон со свинцовой стремниной, и сухой, душный запах развороченной копны, и кипящее с опалиной небо над куренями, и метания Григория в поисках правды, и его приход в родной хутор, и прозрачно-зеленая вода у крутояра, куда он бросил винтовку.

Лейтенант этот знал, что похож на Григория, и, зная это сходство, — видимо, не один я говорил ему об этом, — внешне подражал Григорию. Лейтенант был молод, родом из Сибири, за его спиной была иная жизнь, ничем не напоминавшая жизнь Григория, и, как это ни странно, узнав это, я испытал тогда чувство разочарования.

Прикоснувшись к настоящему искусству, мы всегда надеемся на встречу с героями, созданными этим искусством. Если мы не встречаем любимых героев в жизни, мы встречаемся с ними в своем сознании ежедневно.

Большой и удивительный талант Шолохова поистине жизнетворен. Со страниц его книг шагнули в мир герои, после рождения которых человечество увеличилось в ярких его представителях: Григорий Мелехов и Аксинья, Пантелей Прокофьевич и Наталья, Бунчук и Дарья, Давыдов и Лушка, дед Щукарь и Нагульнов, Ильинична и Андрей Соколов.

Но Шолохов создал не только людей, населивших мир. Он создал жаркое, палящее донское солнце, тихие и розовые от зари казацкие курени, холодок утренней матовой росы, следы на мокрой траве от босых теплых ног, сырые, наполненные водой окопы, тонкий и сладкий запах ландыша, который улавливает Аксинья, черный разрыв шрапнели над конной лавой, до слез потрясающую песню, которую слышит больной Григорий, лежа, укрытый тулупом, на подводе, чугунный гул танков, ползущих на окопы, сухие винтовочные выстрелы — он создал то окружение для своих героев, свой пейзаж, ту неповторимую обстановку недавней действительности, которая называется жизнью, борьбой за победу светлого в этом мире. Особенность Шолохова (а это свойство подлинного художника) в том, что его книги прочно врезаются в память, они не забываются, в какой бы обстановке ты ни находился, о чем бы ты ни думал, как бы тяжело или легко тебе ни было.

Помню, как в дни Сталинградской операции мы шли по освобожденному Калачу — подталкивали плечами орудия, увязавшие в оттепельном снегу, шагали в мокрых, раскисших валенках по бурой жиже. Мы наступали. Я знал, что эти места близки Шолохову. Я смотрел на отсыревшие стены домов, на черные голые сады, в которых еще таяли дымы немецких разрывов, смотрел на белеющий берег Дона — сжималось сердце. Я шел по земле, на которой будто родился и вырос. Эти места были мне хорошо знакомы по книгам Шолохова. Шагавший рядом со мной командир орудия, сержант, бывший зоотехник, человек пожилой, суровый, обросший грязной щетиной, глядя на Дон, неожиданно спросил меня, знаю ли я, где сейчас писатель Шолохов. Я ответил, что, вероятно, на фронте.

— Крепко писал, — сказал он медленно, — говорят, сидит с удочкой, глядит на поплавок и не видит, что клюет, вдруг вскочит и… домой. Слово записать… Каждое слово обдумывал…