Юрий Бондарев - Стиль и слово

Стиль — это все способы, приемы образной системы автора. Это весь комплекс средств для наиполнейшего выявления мысли. Это отражение сущего через страсть художника. Это действительность, преломленная через его сознание.

«Железный поток», «Тихий Дон», «Разгром» — вещи сугубо реалистические, обнаженные. Герои их неслись в потоке революционной бури, им были свойственны предельные человеческие страсти. И стиль этих романов ярок, грубоват, подчас нестеснительно солон. Ведь мы имеем дело с писателями-реалистами, до ясновидения чувствующими характеры, время.

Мне трудно представить в романе о последней войне момент самого яростного боя, когда с железным грохотом ползут на орудия танки, когда горький пот застилает глаза, когда ствол раскален и горячие гильзы выскакивают из казенника, когда дыхание смерти обжигает черные воспаленные лица, — трудно представить вежливые команды, дистиллированный язык героев.

Совершенно ясно, что я говорю об этом не потому, что хочу защитить «грубый» стиль и язык, а потому, что почти нет такого слова, которое было бы запретным в искусстве. Вся задача, в каком окружении оно, в каком контексте, в какой эмоциональной окраске, в какой светотени.

В богатейший русский язык, казалось бы, никак «не лезло» слово «респектабельный». Но припомните, как «легло» оно в одном абзаце у Пановой, посвященном описанию Листопада через восприятие Нонны Сергеевны. Я не люблю слова «пауза», но оно превосходно ложится в прозе В.Некрасова, а примени он слово «молчание» — оно так и ломало бы ритм, настроение, стиль его.

Флобер говорил: нет ничего, кроме стиля, и мучился в бессилии над каждым словом, ускользавшим из-под пера, над каждым эпитетом. Он считал, что только одно прилагательное может окрасить чудодейственным светом то или иное явление жизни. Он, проверяя себя, читал свою прозу вслух и говорил друзьям, что настоящая фраза не должна мешать дыханию. Он постоянно заботился о ритме прозы, об этом необходимом элементе стиля, передающем часто почти физическое ощущение движения.

У Константина Паустовского, выдающегося мастера слова, есть рассказ «Дождливый рассвет». Это история встречи человека с женщиной, с женой друга, это история любви, которая могла быть. Грустный этот рассказ написан поразительно тонко, щемяще-лирично, его нельзя забыть.

Весь он пронизан шумом дождя, стуком капель, тишиной в деревянном домике и звуками, шелестами, движением дождливой ночи в маленьком городке. В начале рассказа есть краткая фраза: «Пахло укропом, мокрыми заборами, речной сыростью». Что может быть точнее этой скупой фразы, передающей не только ощущение длительного дождя, но и рисующей и ночь, и городок, и одиночество человека? Точная расстановка найденных слов высекает искру прекрасного — и вы испытываете волнение. Вы уже соучастник событий, вы покорились писателю и следуете за ним, глядя на жизнь его глазами.

Стиль обладает большой властью. Он является средством влияния на умы и чувства людей. Вместе с тем он верный проводник искусства.

Работа над словом и стилем трудоемка. Она тяжка вечным неудовлетворением, мучительными сомнениями в поисках единственно верного сочетания слов. Но это тот труд, без которого нельзя называться писателем.

И какие бы благие идеи и мысли, какие бы глубочайшие характеры ни возникли в нашем сознании, как бы мы ни хотели помочь людям стать человечнее, все наши помыслы и желания останутся лишь благими намерениями, если мы не нашли самых простых и ясных — и одновременно сложных — способов выражения. И если не выработали свой стиль. В противном случае книге суждена недолгая жизнь мотылька-однодневки.

Борьба против серости и стертости, против риторики и лобовой дидактики, которые еще есть в нашей литературе, — это борьба за стиль, за прекраснейший, полнозвучный русский язык, посредством которого мы только и можем донести самые высокие идеи и чувства до сердца читателя.