Фритц Петерс - Детство с Гурджиевым

На этом собрании, или встрече, мисс Мерстон подавала чай всем нам. Мне кажется, что это была ее идея, а также, что она делала попытку "сделать все возможное", чтобы понравиться тем студентам, которые будут на ее попечении в течение предстоящей зимы. Мы все слушали, как она и м-р Гурджиев обсуждали различные стороны функционирования Института - главным образом практические проблемы - распределение работы и т. д. - но единственным особым воспоминанием о той встрече было то, как мисс Мерстон обслуживала нас чаем. Вместо того, чтобы сидеть на одном месте, наливая чай и подавая его нам, она наливала каждую чашку стоя, а затем подносила ее каждому. Она имела, к несчастью для нее, физическую привычку - она была столь деликатной, в действительности, что это казалось своего рода изысканностью - слабо испускать "дух" каждый раз, как она наклонялась, подавая каждому его или ее чашку чая. Неизбежно происходил довольно слабый одиночный "выстрел", при котором она немедленно говорила: "Извините меня," и выпрямлялась.

Все мы забавлялись и были смущены этим, но никто не забавлялся больше, чем Гурджиев. Он внимательно наблюдал за ней со слабой улыбкой на лице, и невозможно было не заметить, как все мы "прислушивались" к мисс Мерстон. Как будто не в состоянии контролировать себя больше, он начал говорить. Он сказал, что мисс Мерстон является особым человеком, со многими качествами, которые могли быть сразу не видны случайному зрителю. (Когда он хотел, он мог быть очень многословным и цветистым в английском языке). В качестве примера одного из ее качеств, он сослался на тот факт, что она имела совершенно исключительный способ обслуживания чаем. Это только мисс Мерстон подносила чай в сопровождении небольшого резкого "выстрела", подобно маленькой пушке. "Но так деликатно, так утонченно, - сказал он, - что необходимо быть бдительным и весьма восприимчивым, чтобы услышать его". Он продолжал отмечать, что мы должны заметить ее крайнюю воспитанность - она неизменно извинялась сама после каждого раза. Затем он сравнил эту ее "грацию" с другими светскими любезностями, заявив, что она была не только необычной, но даже большого мастерства, совершенно оригинальной.

Невозможно было не восхищаться самообладанием мисс Мерстон во время этого безжалостного бесконечного комментария о ее неудачной привычке. В то время как это был очевидный "пердеж", никто из нас не мог употребить, даже про себя, этого грубого слова. Так, как Гурджиев говорил об этом, привычка стала практически "внушающей любовь" нам, заставляла нас чувствовать симпатию и нежность к мисс Мерстон. "Окончательным результатом" этой безжалостной игры слов было то, что все мы почувствовали такую непосредственную, настоящую симпатию к мисс Мерстон, какой никто из нас не чувствовал прежде. Я часто удивлялся, как тогда так или иначе Гурджиев использовал эту незначительную слабость в непробиваемом на вид "панцире" мисс Мерстон для сведения ее с уровня строгого "директора" к более человеческому представлению в умах присутствовавших. Было определенно невозможно для нас принимать мисс Мерстон также серьезно с того времени; и было так же равно невозможно сильно не любить ее - она казалась, с того времени, даже более человечной и так же подверженной ошибкам. Что касается меня самого, я никогда не слышал деликатного "пукания" в своей жизни без того, чтобы это не сопровождалось в моем уме нежным воспоминанием о мисс Мерстон.

Я не буду теперь заявлять, что привычка мисс Мерстон заставила меня действительно полюбить ее, но она определенно привела близко к достижению цели. Именно время, когда мы были способны работать вместе без трудностей или враждебности, я приписываю ее привычке или, по крайней мере, моей памяти об этом. Для меня было и остается невозможным всем сердцем презирать любого, кто является, по какой-нибудь причине, комической фигурой. Это был трогательный аспект данной истории, и так как привычка является относительно всеобщей, мы неизбежно смеялись про себя так же, как и тогда, когда мы смеялись за ее спиной. Даже фраза, что мы всегда делали вещи "за ее спиной", немедленно, приобретала веселый оттенок. В действительности, ничего не могло быть более подходящим для нее. Даже одного ее "выстрела" или упоминания о них было достаточно, чтобы вызвать в нас взрывы смеха. И мы, как дети, конечно, отпускали подробные беспощадные шутки об устойчивости стен в ее комнате, разрушающихся от постоянного заградительного огня.