Александр Наумов - Спецзона для бывших

– Будто я попал в страну кривых зеркал. На полном серьезе, все встало с ног на голову. Когда я сюда пришел, для меня соврать было целой проблемой. Я всегда руководствовался таким принципом: пока человек меня не подвел, я ему верю. В колонии все наоборот: никто никому не верит. Все врут. Постоянно. Если в нормальном обществе интриган и гомосексуалист – это одно и то же, то здесь это уважаемые люди. Я отсидел в зоне пять с половиной лет. Конечно, я пытаюсь здесь выживать. Но для меня прожить день в зоне – это пытка. Потому что каждый день приходится видеть этих бывших сотрудников. Менты – это отдельная категория лиц в обществе, а бывшие менты – это вообще такие отбросы… хуже них уже никого не может быть! Понятие морали, которой живет общество, к ним не применимо. Они живут по своей морали, по своим критериям. Они вне общества. Абсолютно. И так происходит вообще в системе, в милиции. Это удельное княжество, где творятся свои дела.

– Вы ощущаете себя виноватым за преступление?

– Естественно. Я совершил преступление: человека нет. Осознание этого пришло дня через три после случившегося. И с чувством вины я еще очень долго жил. Я осознавал, что мой дом – тюрьма… Но меня не срок беспокоил. Меня беспокоила статья «Умышленное убийство». Я и на суде говорил: «Ладно, пусть срок останется прежним, но уберите формулировку об умышленном убийстве».

– В самом начале беседы вы сказали, что в жизни не бывает случайностей.

– Но я же вам объяснил, что я не мог ехать на преступление с вином и конфетами, стучаться по всем квартирам, искать малознакомого человека. Для чего? Чтобы совершить преступление? Случайностей не бывает не в плане совершения преступления, а в плане тюрьмы. Что случайно сюда не попадают. А попадают за тот образ жизни, какой ведут на воле. Лично меня в тюрьму привела… мания величия! Я считал, что весь мир вокруг меня вертится. Тесть мне постоянно говорил: «Зачем ты себя ведешь так вызывающе?» Если я заходил в ресторан и если не сыграли мою любимую музыку, это было для меня трагедией…

– Сейчас из дома вам пишут письма?

– С женой мы определили отношения как старые товарищеские. Я просил ее сообщать мне о детях. О себе она не пишет. И я уверен, что у нее уже сложилась своя жизнь. Потому что срок у меня большой…

– Желание в будущем эмигрировать осталось?

– Жить там – не знаю… А гражданство получить, конечно, хочу. Это для того, чтобы впоследствии наши родные правоохранительные органы меня не таскали. Потому что я знаю, как они работают. Преступление на участке совершилось подобное, они поднимают картотеку, кто есть из судимых, и первыми их в участок доставляют. А там никому ничего не объясняют. Там тебя просто на ночь закрывают, и ты там сидишь, неизвестно чего ждешь. Утром даже «извините» не скажут. Вот такая система наша. Правоохранительная.

Карниз с шумом тяжелой вещи полетел вдоль окна. На грохот прибежал дневальный – осужденный. Глянув на место «аварии», он процедил: «Тэ-экс, ну, щас наладим».

Через пару минут в кабинет заглянул другой осужденный с молотком в руках.

– Можно? – спросил он.

– Подождите, мы скоро закончим беседовать, – ответил я.

– Вот смотрите, карниз упал, так уже через пять минут пришли делать ремонт. Сравните с нашими ЖЭУ… – в раздумье проговорил Владимир Иванович. На воле он занимал должность первого заместителя главы одного из районов Москвы. В колонию попал за взятку. – В чем разница? В ответственности. Здесь, в колонии, есть ответственность, на воле – нет. Потому что такая зарплата, что не формирует ответственности.

– В зоне вообще нет зарплаты.

– Ну, здесь перспектива – свобода.

– Выходит, чтобы привить чувство ответственности, нужно всех пересажать?

– А вы знаете, я был еще в СИЗО, к нам в камеру попали двое бывших прокуроров. Пообтершись в четырех стенах, они спустя время на полном серьезе говорили: хорошо было бы всех сотрудников правоохранительной системы запирать на какое-то время в камерах СИЗО. Зачем? На… стажировку! Особенно прокуроров. Ведь в уголовных делах только ставят галочку – рассмотрели, осудили… А что за этой галочкой? Судьба человека.

Сняв очки, Владимир Иванович потер глаза, близоруко прищурился.

– Я столкнулся с одним следователем окружной прокуратуры. Совсем молодой человек, говорит, что он – студент пединститута. И такие студенты нас судят…