Михаил Леонтьев - Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию

Теперь о второй, красной империи. Чтобы не было ложного представления о том, почему я пишу то, что пишу, скажу сразу: мой дед расстрелян в 1938 году, бабушка просидела более 15 лет в лагерях, мать вынуждена была скрывать, что она ЧСИР (член семьи изменников Родины), а отец, еврей по национальности, прошедший войну с 1942 года, не мог с начала борьбы с космополитизмом устроиться на работу простым учителем в школе. Никого сильно преуспевшего при Сталине (да и потом) у меня в роду нет. Сам я родился уже после его смерти, в 1959 году, и во времена СССР в партии не состоял, из комсомола уже при перестройке был исключен и, вообще, никаких особых успехов не добился.

Тем не менее справедливость требует признать, что государство истинно сатанинское, построенное в 1917–1918 годах, создавал не Сталин — его роль в революции и Гражданской войне не большая, чем у кавалера ордена Победы полковника Брежнева в Великой Отечественной. И то, что создал уже Сталин — собственно вторая российская империя — предстает в совсем ином свете, если сравнивать это с тем, что он принял. Но в любом случае это была языческая тирания, с многочисленными ритуалами служения культу красного бога, и, конечно, прав Андрей Езерский в том, что сам Сталин был, и вполне целенаправленно, типичным идолом, — как иначе можно интерпретировать то, что разбить в те времена его портрет или бюст квалифицировалось не как оскорбление величества, а как террористический акт? И конечно, никакие достижения и победы, даже если бы они были стократ большими, не могут ни на йоту оправдать народ от Христовой веры, — потому что зачем тогда все эти победы человеку, чья жизнь коротка, как вздох. Но вот что удивительно: режим тогда был богомерзкий, а ныне вполне приличный, но люди и отношения между ними почему-то были гораздо лучше и чище, чем ныне. Церковь была в загоне, но противного Богу и установлениям Церкви блуда было относительно немного. А ныне Церковь почитаема, но разврат в любых его проявлениях, в том числе публичное его освещение, достиг уровня Содома и Гоморры (включая собственно содомский грех). Были проститутки и тогда (хотя в несравнимых с нашими днями количествах), но это считалось низко и этого стеснялись и скрывали, а ныне гордятся, и девочки в школах прямо заявляют, что хотели бы сделать именно такую карьеру. И тогда воровали, обманывали и взяточничали, но в сравнении с нынешними масштабами все это блекнет; и главное опять-таки в том, что этим гордятся и ворам (и в прямом, и в переносном смысле) не приходит в голову в незнакомом обществе скрывать, кто они такие, и чиновники-миллионеры, получающие формально небольшой оклад, вовсе не стараются жить, как Корейко. Убивали и тогда, были бандиты (с кем-то же боролись Жегловы и Шараповы), но можно ли это сравнить с тем, что сейчас? Я не буду продолжать перечисление грехов из десятисловия, скажу лишь, что то же самое и в обычных житейских делах: все, что тогда считалось нормальным делать друг для друга просто так, в порядке взаимопомощи, сейчас делают только за деньги, и иначе и не мыслят. И попробуй скажи сейчас, что нечто надо сделать ради страны, — не поймут. Естественным мотивом любых поступков считаются только свои интересы, в основном материальные, а единственным достойным в жизни занятием — заколачивать деньги. Конечно, все это в среднем — были и плохие люди тогда и хорошие есть теперь, и я вовсе не говорю за всех, — но общий сдвиг очевиден и печален. Для меня нет загадки в том, почему это так — страна просто сменила одного идола на другого, Власть на Деньги; и получается, что служение Деньгам делает людей еще хуже, чем служение Власти. Я остановлюсь на этом, потому что здесь один из двух краеугольных камней сталиномании, и прошу простить меня, если это покажется отвлечением.

В традиционном феодальном обществе богатство и власть не разобщены — купцы есть, но средоточением и власти, и богатства является феодал (в нашем случае князь), и поэтому богатство в основном с ним и ассоциируется. При этом апология власти сильна (во-первых, она от Бога и защищает веру, а во-вторых, она зримым образом защищает остальных от многочисленных врагов и злодеев), а у богатства в православной культуре никакой апологии нет. Но в силу этой неразделенности к богатству нет никакого особого отношения. При капитализме с его возможностью сколотить состояние появляется большое количество очень богатых людей, которые никакого отношения к защите веры или людей никогда не имели — ни они сами, ни их предки, сплошь и рядом они вообще иноверцы (разговоры о том, что любой капиталист, создав состояние, принес обществу много пользы, все-таки явная американская лапша на уши). Это вызывает неприятие, но терпимых масштабов — в конце концов, не так оно и заметно, чужое богатство; но вот ранний капитализм превращается в развитой, и объектами покупки становятся уже не только каменные палаты и горлатная шапка, но множество новых интересных вещей, весьма заметных для окружающих: древние поместья и роскошные дворцы, земли и заводы, газеты и спортивные команды, депутаты и губернаторы, политические партии и фракции в парламенте (все это, как вы понимаете, родилось не в 1992 году, и даже не на 100 лет раньше). И вот это становится нетерпимо для народа, нравится вам это или нет, таков у нас народ и такова культура. У лютеранских народов, в частности у американцев, это не так, там богатство считается признаком богоизбранности (лично мне такие взгляды кажутся омерзительными, ну да Бог им судья), но мы не лютеране, опять же, нравится это или нет.