Капитолина Кокшенева: Порядок в культуре

Мы видим ясно, что к словам иностранным мы только привыкаем — они не несут в себе той глубокой смысловой и эмоциональной нагрузки как родные слова. Примеры можно множить. Важно понимать эти процессы, а понимаешь — значит вооружён. Давайте начнем каждый с себя — вот и вы, журналисты, будете писать, опираясь, и сознательно опираясь, на языковое богатство Словаря Даля.

— Когда — то философ Иван Ильин по поводу реформы русской орфографии 1918 года высказался весьма однозначно — слепое варварство. Почти все представители первой волны русской эмиграции сохранили верность прежнему правописанию. Некоторые издательства русского зарубежья до сих пор пользуются исключительно старой орфографией. Это позиция. Может, только так можно, наконец, остановить набравший силу со времен октябрьского переворота процесс «кривописания»?

— Вообще-то «кривописание», начавшееся после 1917 года, во многом большими усилиями народа и интеллигенции было за 70 лет сглажено. Прошла мода на революционный новояз, на чудовищные аббревиатуры, которыми даже детей называли. Язык освобождался от социологизированности, хотя, конечно, язык советской гуманитарной науки был чудовищным, корявым, просто наждак какой-то, страшно вспоминать все эти «размышлизмы в свете решений съезда»… Вместе с тем, советская эпоха показала, как силен был наш русский язык — живые ростки языка, хоть и поливали их марксистским кипятком, все же пробивались. Русская литература советского времени — это и роскошное слово, живое, полное, спелое как пшеничные колосья. Я говорю о нашем русском зарубежье, которое увезло с собой Россию. Я говорю и о наших «деревенщиках» — Распутине и Белове, Астафьеве и Абрамове, Носове, Шукшине и Шолохове. А какие сокровенные смыслы слова добывал Андрей Платонов?! Я думаю, это хорошо, что теперь как-то исподволь возвращаются права букве Ё; что теперь прозаики, чуткие к слову, возвращаются к старым глагольным окончаниям: пишут — одолен ье , поклонен ье , страдан ье — будто делая слово мужественнее.

Да, это всем видно, что словарный запас русских слов у нас терпит утеснение, обеднение. Ясно, есть и будут «специалисты», которые постараются доказать, что широкое использование иностранных слов всегда, мол, было в русском языке. Не будем же опять, говорят нам, повторять анекдотический опыт Тредиаковского и калоши заменять макроступами. Но вспомним литератора и воина А. С. Кайсарова, который с горечью писал в начале XIX столетия: «Мы думаем по-немецки, говорим по-французски, а по-русски только ругаем служителей и молимся Богу». Да, это здорово, что самое главное (молимся) делаем мы на русском и церковно-славянском языках. Но, пожалуй, важно и то, что критически и трезво относящихся к такой ситуации иноземного засилья, к реформам в языке у нас всегда находилось достаточное количество, причем начиная с XVIII века, известного тоже своем «чужебесием»: «Чужiя слова всегда странны будутъ, и знаменованiя ихъ не такъ изъяснительны, и следственно введутъ слабость и безобразiе въ сильный и прекрасный языкъ нашъ» (А.П. Сумароков).

— Навязывание новых стандартов губительно для традиционной русской культуры, напрямую связанной с национальной самоидентификацией, да и повод молиться новым богам… Может, причина подобных тенденций в обществе в непродуманности культурной и языковой политики нашего государства?

— А где Вы видели вообще культурную политику в нашем государстве, а тем более — языковую? У нас с 1991 года нет никакой культурной стратегии у государства. Деятели культуры захотели «свободы от тоталитарного государства», а государство и обрадовалось, что его освободили от каких-либо культурных обязанностей. Заметим, что как только в США Барак Обама пришел к власти, тут же появился список книг, которые читает Президент. И это важно. Важно потому, что так поддерживается вообще статус слова, литературы. А во-вторых, тут есть элемент культурной пропаганды и элемент культурного стандарта, то есть речь идет о том, что Президент считает своим долгом читать книги . Увы, мы не знаем, что читает наш Президент. Увы, мы вообще не в курсе, читают ли высший чиновный класс в государстве? Так о какой культурной стратегии мы говорим? Лет эдак десять тому назад помню заседание в Думе Комитета по созданию Закона о культуре. Воз и ныне там. А между тем, есть отдельные области, в которых была проявлена государственная воля — за иностранные слова в названии своего предприятия хозяин должен платить «языковой взнос». И это правильно. Если не ошибаюсь, то именно попечительское отношение к культуре характерно для Белгородской области. Там не бояться инвестиций в культуру — то есть, иначе говоря, прямых инвестиций в человеческое в человеке. Вообще рынок страшно засорил языковое пространство и откровенными глупостями (типа мини-супермаркет), и чудовищными искажениями смыслов. В Москве в Метро появилась звуковая реклама с таким слоганом: «Банк вам в помощь!», т. е. вместе традиционного — «Бог вам в помощь». Вот он, нынешний бог — банк, золотой телец. Я была так ошарашена этой наглой рекламой, навязывающей мне себя в боги, что, естественно, совершенно не помню, о каком конкретном банке шла речь, хотя слышала этот слоган много раз. Такой вот обратный эффект — и это неизбежное следствие того, что наше государство уже давно не может «кабацкие отношения удерживать в стенах кабака, а рыночные — на площади рынка» (Н.Калягин). Мы должны решительно потребовать государственного озвучивания того, что большая культура может развиваться при одном условии — признании ее самоценности . А логика самоценности такова, что видеть в культуре только прикладной, служебный характер — это преступление. И тогда императив рыночной пользы будет достойно скорректирован с признанием других прав, целей, мотивов и других достоинств у носителей иных культурных укладов. В том числе и у высокой культуры, с ее требовательными языковыми нормами, где невозможен ни мат как разрушительная для слова сила, ни грязные и гнусные слова, засоряющие нашу речь.