Лидия Сычёва - Время Бояна

— Вы говорите, и так волнуетесь…

— Ну как же! Я же плачу над стихами! Вот если лошадь распрячь, она идет на зелёную траву. Так и я. Я — рабочая лошадь. Творец, рабочий, ну, допустим, как скульптор. У меня всё время под руками этот мрамор дробящийся! А как же — это ведь тяжелейшая работа! «„Господи!“ — сказал я по ошибке…» Тогда «Товарищ Сталин», — сказал бы… Что за вольность?

И беда не в том, что я так говорю, а беда в том, что народ наш настолько околпачен, что похож на человека, который ест несолёное, и не знает, что это несолёное. Это сцена — Мандельштам играет поэта! Ему не до горя! А когда поэт не играет, а говорит, он не знает, он весь в этом, а человек падает от его горя! Поэт даже не понимает, какое у него глубокое горе, он весь в нём! Вот как ветер в море вошел, волны кипят вокруг, но ветру наплевать на то, что валы встают за ним, он творит свою трагедию! Так и поэт. А здесь всё рассчитано.

— Сборник из которого я читаю, называется «Избранное». В него вошли лучшие, по мнению составителей, стихи Осипа Мандельштама.

— Вообще, Осип Мандельштам как русскоязычный поэт отличается от своих соплеменников очень сильно. Прежде всего, он отличается искренностью. Потом, не случайно же он так пострадал — на искреннего человека всегда огонь власти накатывается быстрее, чем на кого-либо другого. Но вот это стихотворение… Есть закон: технически мы должны быть точными, как гвозди в стене, заколоченные с одного удара мастером. Иначе — грош нам цена. Или я пишу белый свободный стих, и всё равно я правлю ритмом, мелодикой стиха, иначе я его развалю, и он никому не будет нужен — это как шла бы машина и вдруг распалась на запчасти… «Зима — размах», — он потерял рифму. Он работает в классической ритмической манере. Ритмы его стихов — классика, они не нарушаемы, значит, рифмы должны соответствовать им. Я не могу надеть голубую рубашку с ярко-зелёным галстуком — это будет некрасиво! Или у меня будут черные туфли, костюм, галстук в тон и ярко-красный портфель возьму — и буду выглядеть как дурачок с погремушкой. Вот в чём дело! А имитация стихии — это имитация поэта. Прочитайте еще раз первую строфу.

— Пожалуйста:

— Звучит слово «зима» и у нас сразу же возникает картина — это время года может быть буйным, тихим, метельным, солнечным — в общем, это довольно спокойное, неопределенное слово. А «размах» — такое сильное слово, да еще кончается на «ах», и он «съел» эту рифму. Ту тихость, ту созерцательную интеллигентность он словом «размах» приколотил, и получилось так, что он стукнул огромной кувалдой по соломенной шляпе. Ощущения-то у него нормальные, он хотел написать, что зима только начинается, что она покажет потом свою силу, а сейчас она делает как бы разбег, взрослеет на его глазах, вот он что хотел сказать! А всё съел!

— Вторая строфа:

— Это ничего. Ворон. «Перед всем безлесным кругом», — видимо, поэт видит поляну, она очертилась снегом… Что-то блоковско-фетовское.

— И заключительная строфа:

— Но сильней всего непрочно — это очень плохо. «Богатырь я, богатырь — туберкулезный». Тогда уж оставь или «сильней всего», или «непрочно». Это всё равно что две кобры бросить друг на дружку — взаимоуничтожение слов. В распахнутую дверь ко мне вошел стройный горбун, — я ж не могу так сказать! Здесь — отсутствие понимания художественно-психологической несопричастности слов друг другу. Как монтажники говорят — нестыковки. Он ставит на конец стиха — слово «непрочно», и получается «но сильней всего непрочно» — путаница.

— «Выпуклых голубизна…»

— И это плохо. Дальше он объяснит, но у читателя сразу недоумение — чего «выпуклых голубизна»? Глаз? Существительное ведь далеко!

— «Полукруглый лед височный…»

— Во-первых, это очень непонятно, абстрактно, во-вторых, стихотворение написано не по наитию, а по неясным, идущим далеко-далеко, еще даже неподавшим своего голоса ощущениям. Поэт имеет на это право, но только он. А почему я должен пользоваться тем правом, которое он сам для себя не понял? Вот в чем дело! Всё ведь искренне здесь, мы видим мятущегося поэта, а картины нет! Потом, соединение «непрочно — височным». Тут много от человека деталей, а сам он нагнетает природу. Несовместимость, я бы так сказал, на языке огрубления — росы и пота. И в результате — отвращение.