Станислав Кондрашов - Яростная Калифорния

После предпосадочного запрета первая, земная, сладкая сигарета. Лента транспортера сбрасывает чемоданы на медленно вращающийся широкий металлический круг. Громкий смех, поцелуи и тумаки каких-то воссоединившихся друзей. Завидно. А ты один, лишенный опеки TWA и еще не определившийся на месте, где когда-то был и где, однако, все внове, — настороженный, чужой человек.

Впрочем, где-то среди моря огней, которое открылось с борта скользившего вниз самолета, должен быть один дружеский огонек. Беру такси и говорю молодому таксисту из мексиканцев: «Бульвар Ла Сьенега, 1775, Саут». Такси вливается каплей света в вечернюю холодную таинственность автострад и через миллионы других частиц света несет свою каплю к сине-красному неону мотеля «Аннес», к вывеске, которая сжатым для автомобилиста языком сообщает о «свободных комнатах, ТВ, фоне (телефоне), подогретом бассейне — верх комфорта по умеренным ценам».

Там мои товарищи и их темно-синяя «фьюри» — фурия, благородная, целеустремленная ярость двухсот лошадиных сил. Мы будем неразлучны полторы недели, а потом «фьюри» скроется за поворотом Турк-стрит, Василий Иванович и Таня начнут обратный трансконтинентальный пробег по северному маршруту, оставив меня одного в Сан-Франциско.

Утром, eдва мы успели навестить закусочную на углу, управиться с омлетом, тягучим, как спагетти, и перелистать самые стоящие из полутора сотен страниц пухлой будничной «Лос-Анджелес таймс» (в воскресном выпуске этой процветающей газеты не меньше пятисот страниц), как к мотелю «Аннес» подкатил полуспортивный приземистый «мустанг». Из него вышел мужчина среднего роста, лет сорока с лишним, по-молодому легкий и верткий, с острым, будто слегка обугленным лицом — Том Селф, заведующий отделением «Бизнес уик» в Лос-Анджелесе, наш главный гид и опекун. Через пять минут мы были друг для друга Томом, Василием, Станиславом, без фамилий и приставок «мистер», — приятелями, связанными одним делом.

Для начала Том, разумеется, вытащил из кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги — нашу программу. Солнечное утро манило на бульвар Ла Сьенега, но программа диктовала скорость и темп. Раз согласился жить по закону американской деловитости, пеняй на себя: твой день расчертят по минутам, а пешие прогулки, праздношатание по незнакомому городу — блажь, на взгляд деловых людей.

Итак, мы выскочили на автостраду. Том прибавил газу и перевел машину в левый, самый скоростной ряд. «Мустанг» зашуршал шинами по ребристым бугоркам, которыми на лос-анджелесских автострадах обозначены разделительные линии. Машины шли по четыре ряда в обе стороны. Нью-йоркских предупреждений о максимуме скорости не было, — а минимум был в пятьдесят миль — восемьдесят километров.

И на огромных зеленых щитах — указателях съездов, въездов и развязок — замелькали названия соседних городов, как некий поминальник католических святых, доказывающий, что первыми из европейцев Калифорнию осваивали францисканские монахи: Сан-Фернандо, Сан-Габриэль, Сан-Бернардино, Санта-Диего, Санта-Ана, Санта-Моника и т. д. Мы пересекли границу Лос-Анджелеса, въехали в другой город, но так и не видели ничего похожего на сельскую местность, все тот же городской пейзаж мелькал справа и слева — с домами, фабричными корпусами, стальными плетениями нефтеперегонных заводов, бензостанциями, торговыми комплексами.

Тянулся и тянулся один нескончаемый город: мегаполис — многоград.

Так и пошло...

Четыре дня сумасшедших фривеев и разных оффисов, а когда график нашей поездки, утвержденный госдепартаментом, продиктовал разлуку с Лос-Анджелесом, мы простились с веселым Томом и федеральная дорога № 27, словно катапульта, забросила нас назад, в глубину континента, за четыреста миль от Лос-Анджелеса. И только там в мирном селеньице Фиш-Кэмп и под гигантскими секвойями на южной окраине йосемитского парка застопорилось время, и, прокрутив в памяти эти сумасшедшие дни, я словно похлопал себя по карманам: а не забыл ли чего?

Забыл чуть ли не главное — осмотреть Лос-Анджелес самыми надежными в мире глазами пешехода. Город мелькал за окном машины. Как и краткость знакомства, этот взгляд из «мустанга» и «фьюри» подрывает мои полномочия у дотошного читателя, который любит не только все осмотреть, но по возможности и ощупать. Правда, у меня есть союзники — лос-анджелесцы, воспринимающие свой город с колес. Разве не позволительно заезжему человеку взглянуть на Лос-Анджелес так, как смотрят его жители?