Борис Савинков: Борьба с большевиками

В Царском Селе мы наткнулись на заставу большевиков — броневой автомобиль и роту четвертого гвардии стрелкового полка. В одно мгновение мы были окружены.

— Кто едет?

Не успели мы еще решить, что нам делать, как Флегонт Клепиков уже выскочил из автомобиля, и я услышал, как он кричал на большевистского офицера, молодого человека в расстегнутой шинели и без погон.

— Вы с ума сошли! Кто вы такой? Как вы смеете останавливать нас? Разве вы не видите, кто мы и куда мы идем? Я буду жаловаться самому Троцкому! Мы — Совет союза казачьих войск и едем к генералу Краснову, чтобы убедить казаков не стрелять в своих братьев-большевиков!

— Вы едете, чтобы прекратить братоубийственную войну? — переспросил Флегонта Клепикова большевистский офицер.

— Конечно. И вы обязаны пропустить нас!

— Не сердитесь, товарищ. Вы свободны. С вами поедут два наших полковых делегата. Они вам помогут.

Я не верил своим ушам. Но уже два «товарища», два стрелка с винтовками, влезли в автомобиль. Через 5 минут мы были у генерала Краснова.

Когда автомобиль остановился, я взглянул на сопровождавших нас делегатов. Они поняли свое несчастное положение и были бледны как полотно. Я не захотел воспользоваться их ошибкой.

— Ну, «товарищи», налево кругом и бегом марш назад, к вашим большевикам!

Они не заставили повторять приказание. Бросив винтовки, они, как зайцы, побежали обратно. Я прошел в штаб генерала Краснова.

В Петрограде говорили, что у генерала Краснова 10 000 казаков. В действительности их было 600. Но эти 600 человек были доблестные казаки.

Утром 28 октября я был с Флегонтом Клепиковым в Гатчинской обсерватории у Керенского.

Я сказал ему, что приехал из Петрограда, чтобы принять участие в борьбе с большевиками. Керенский выслушал меня и не дал мне никакого назначения — я считался уже тогда «контрреволюционером».

Я вернулся к генералу Краснову и спросил его, почему верховный главнокомандующий находится в такую ответственную минуту не при отряде, а в Гатчине, т. е. в далеком тылу. Генерал Краснов мне ответил:

— Я просил Керенского уехать. Я боюсь, что речи могут испортить дело.

Последующее показало, что опасения генерала Краснова не были лишены основания.

Около 4 часов дня генерал Краснов подошел к Царскому Селу. На шоссе, у самого въезда, собралось большое количество большевиков — стрелков Царскосельского гарнизона. Было видно, как они махали руками, и было слышно, что они что-то кричат. Это не были знакомые мне когда-то дисциплинированные полки. Это была вооруженная, нестройная и беспорядочная толпа. Генерал Краснов приказал поставить на шоссе два орудия и послал броневой автомобиль с ультиматумом.

— Положить оружие в течение пяти минут.

Но не успели еще большевики исполнить приказание генерала Краснова, как сзади, со стороны Гатчины, показался автомобиль. Не останавливаясь и не обращая внимания на стоящие на шоссе орудия, он въехал прямо в толпу шумевших большевиков. Через минуту Керенский говорил речь.

Большевики кричали «ура», казаки покидали посты и смешивались с большевиками, и вскоре невозможно было понять, кто друг и кто враг.

После Керенского говорил его адъютант. Потом автомобиль повернул и умчался обратно в Гатчину. Человек сорок большевиков положили оружие. Остальные отошли на несколько десятков сажен и снова запрудили шоссе. Ультиматум генерала Краснова исполнен не был.

Только поздно вечером, после обстрела, генерал Краснов овладел Царским Селом. Вечером же казаки привели трех матросов-большевиков, пойманных с оружием в руках на станции железной дороги. Генерал Краснов приказав всех троих расстрелять, но они расстреляны не были. Помощник петроградского главнокомандующего капитан Кузьмин воспротивился этому. Вообще я должен сказать, что не только у капитана Кузьмина, но и у многих приезжих из Петрограда — у комиссаров Временного правительства Войтинского и Семенова, у члена Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Фейта — наблюдалось стремление бороться с большевиками, по возможности их щадя, как «товарищей». Казаки возмущались этим. Возмущался и Флегонт Клепиков. Громко, в присутствии петроградских должностных лиц. Он доказывал, что победить большевиков можно только при решимости пролить кровь с обеих сторон. За эту «преступную пропаганду» ему при мне был сделан выговор Войтинским и Фейтом.

День 29 октября прошел спокойно. Генерал Краснов ожидал подкреплений, которые ему должны были быть присланы с фронта. Подкрепления эти не подошли. Царское Село было занято казаками, Павловск тоже, но ни в Царском Селе, ни в Павловске не было возможности организовать, за малочисленностью казачьих частей, правильную полицейскую службу. На всех углах раздавались большевистские речи, и на всех площадях происходили митинги солдат и казаков. Я обратил внимание генерала Краснова на опасность такой пропаганды. Он с сожалением пожал плечами: