Всеволод Овчинников: Горячий пепел

Нужно, впрочем, иметь в виду, что сохранили единственный каменный остов, уцелевший среди сплошного пепла, — остатки стен и купола торгово-промышленной палаты у моста Айои. Несколько выгоревших изнутри коробок банковских зданий, каркас универмага Фукуя — вот и все, что возвышалось над землей. «Яблоко» мишени, в которое целил Фериби, на два с лишним километра вокруг окрасилось в ровный серый цвет. Так выглядела «зона сплошного поражения».

В городе, население которого составляло перед катастрофой около 350 тысяч человек, уцелело лишь восемь процентов жилищ. Тогда, после всепоглощающего пламени, после черного дождя, который окропил бескрайнее пепелище, горожанам казалось, что эта мертвая, спекшаяся земля никогда не оживет, что ни одна былинка не пробьется сквозь смертоносный пепел.

Сейчас там, где был эпицентр трагедии, разбит Парк мира. Он занимает всю северную часть острова Накадзима. По его аллеям гуляют молодые пары. Возле клумб под присмотром матерей играют дети. На тенистых скамейках одиноко сидят старики. Здесь много зелени. Но это не торжествующая поросль городского парка, а зелень хорошо ухоженного кладбища.

Каждый день в Парке мира выстраиваются ряды экскурсионных автобусов. Возле моста Айои, перед Атомным домом торгуют сувенирами, открытками, как перед любым другим историческим памятником. Школьные экскурсии и путешествующие молодожены деловито фотографируются на фоне развалин. Возрожденный из пепла город словно утверждает мысль: пусть лишь руины Атомного дома остаются здесь в напоминание о том, что не должно повториться!

Впрочем, в предрассветный час по камням моста Айои, на котором отпечатались тени погибших, скользят и другие человеческие силуэты. Они появляются из переулка напротив, когда еще закрыт туристский павильон, пусты стоянки экскурсионных автобусов, когда сквозной контур развалин едва проступает на фоне неба. Их путь на биржу труда лежит через Парк мира. Безмолвной вереницей проходят они мимо памятника, словно тени минувшего, еще живые люди, для которых роковой миг растянулся на десятилетия страданий. Это не литературный образ, не метафора. Возле моста Айои многие десятилетия гноился незаживающий шрам Хиросимы — «атомная трущоба».

Среди груд ржавого железа, пустых бутылок, связок газет и другого мусора прятались лачуги. Стены из старых ящиков, крыши из придавленных камнями обрывков толя и битой черепицы. Тягостный запах гниющих отбросов. И здесь вынуждены были доживать свои дни люди, изувеченные атомным взрывом.

Само возникновение «атомной трущобы» было похоже на болезненный бред. Она разрасталась по ночам. Лачуги строили в темноте без ведома и разрешения городских властей. Единственное, что придавало трущобе какую-то легальность, — лечебные книжки ее обитателей. Лишь в графе «место жительства» официально признавалось существование «улицы Айои».

В Хиросиме насчитывается около ста тысяч хибакуся — людей, переживших атомный взрыв. Каждому из них выдана лечебная книжка с указанием, на каком расстоянии от эпицентра он находился. Именно этими метрами, а не числом прожитых лет меряют свой век коренные хиросимцы.

В сознании приезжего слово «хибакуся» обычно связывается с больничной койкой. Лишь при виде лачуг у моста Айои начинаешь понимать, что болезнь терзает этих людей вкупе с нуждой: чем сильнее недуг, тем сильнее переплетается он с лишениями. Среди поденщиков — людей, обивающих пороги хиросимской биржи труда, — большинство составляют именно хибакуся.

Почему это происходит? Почему именно те, кто пережил атомный ад, оказались на социальном дне? Тому есть много причин. Подорванное здоровье не позволяет этим людям иметь постоянную работу. Им не на кого и не на что опереться. Они потеряли близких, лишились имущества. А если что и уцелело, то давно ушло на врачей и лекарства.

Ведь бесплатное лечение хибакуся ввели под нажимом общественности лишь в 1957 году — через двенадцать лет после трагедии. С тех пор каждый человек, переживший взрыв, должен дважды в год проходить специальное обследование. При симптомах лучевой болезни ему назначают курс лечения.

Однако регистрируются для обследования далеко не все. Многие предпочитают скрывать, что они хибакуся. Запрет, окружавший само это слово в годы американской оккупации, деятельность комиссии по изучению последствий атомных взрывов — все это толкало пострадавших замкнуться в своем горе, усиливало их отчужденность. На собственном опыте они убедились: людей, переживших взрыв, неохотно берут на работу, с ними избегают жить под одной крышей, тем более вступать в брак.