Игорь Аверкиев - В ожидании людоедов; Мутное время и виды на будущее

Сравнивая фашизм в обеих его исторических формах («романо-балканской» и «германской») с авторитаризмом, для меня важны три вещи.

Во-первых. Романские фашистские и профашистские режимы Муссолини, Франко и Салазара (и им подобные в послевоенное время, особенно в Латинской Америке) — это авторитарные режимы, порождённые особенностями конкретного исторического места и времени, но содержащие в себе все основные авторитарные признаки, перечисленные в предыдущей главе.

Во-вторых. В отличие от романских и балканских фашизмов, германский нацизм абсолютно исторически уникален (случаен), хотя и породил массу последователей по всему миру. И именно вследствие этой уникальности его более или менее аутентичное воспроизводство оказалось невозможным, в отличие от его тоталитарного собрата — российского коммунизма, который оказался вполне себе воспроизводим по всему миру в основных своих качествах. И дело не в том, что, кто кого победил во Второй мировой войне, тот и стал тиражироваться. Но это отдельная тема.

В-третьих. Германский нацизм действительно имеет много общего с авторитарными режимами того времени (национализм, культ личности, этатизм, корпоративизм, антилиберализм, антикоммунизм и т. д.). Но все сходства перевешивает главное и фундаментальное отличие: абсолютизация, институционализация, технологизация массового, систематического, публичного и жестокого политического насилия. Война и террор стали в цивилизованном государстве основными инструментами национального возрождения после национальной же катастрофы.

Именно национальное возрождение Германии как великой державы, претендующей на главенствующую роль в Европе, было целью гитлеровского режима и политической платформой, объединившей большую часть немецкого народа.

В отличие от фашистских и нефашистских авторитарных режимов, германский нацизм — тоталитарная диктатура именно благодаря особой роли политического насилия. Упрощённо, именно абсолютизация насилия отделяет тоталитарные режимы от авторитарных, «социальные диктатуры» — от авторитарных, ограниченных автократий.

Почти каждый авторитарный режим на определённом этапе своего развития может столкнуться с соблазном массового, систематического, публичного и жестокого политического насилия (даже независимо от его возможностей). И если авторитарный режим отдаётся этому соблазну — он становится реальной диктатурой, со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая «тоталитаризирование» своих политических оправданий.

В проблеме соотношения авторитарного и тоталитарного есть один «тупой», но важный аспект: «массовость насилия» — это сколько? Можно, наверное, поработать с конкретными цифрами, но как-то странно всё это, неловко: «нормативы числа жертв», «стандарты жестокости»… Хотя я как-то столкнулся с определением геноцида, опирающимся на порог жертв в 10 тысяч человек.

Есть косвенные показатели скатывания авторитарного режима в «социальную диктатуру»: представители режима начинают подробно и занудно, умно и «научно» объяснять, сколько и каких врагов имеет страна, почему именно они враги. Очень много выдаётся разъяснений по поводу того, как их, врагов, отличить, выявить, в чём именно их коварство, ибо настоящий враг всегда скрытен и незаметен. И этого всего должно быть много, отовсюду, из разных источников, и особенно от «простых людей», которые, чтобы защититься от врагов, должны собираться в специальные общественные организации… и так далее и тому подобное.

Я убеждён, что в силу кардинально изменившихся исторических условий ни немецкий нацизм, ни романо-балканский фашизм, ни сталинский коммунизм сегодня невоспроизводимы. Но массовое, систематическое, публичное и жестокое политическое насилие может вновь стать актуальным и в отдельных странах, и по всему миру. И цивилизованность, как и 80 лет назад, не является прививкой от такого насилия.

(См. «Путин наш хороший Гитлер»: http://www.pgpalata.ru/index/071025)

За вычетом мифа о народовластии, демократия — это способ получения власти путём конкурентной борьбы претендентов за голоса избирателей (Джозеф Шумпетер). Демократия по факту — это всё та же власть элит, формируемая в результате более или менее честной публичной конкуренции элит за власть через выборы населением, где население выступает в качестве «технического (статистического) арбитра» — электората, мобилизуемого на участие в выборах мифом о народовластии и тому подобными мотивами. Можно, конечно, при описании этой схемы использовать словосочетания «власть народа», «суверенитет народа», а можно и не использовать.