Альберт Макашов - Трагедия СССР. Кто ответит за развал

Но больше всего я благодарен начальнику политотдела полковнику Карбасникову. Большой, грузный, в теле, как Кутузов, он непрестанно курил. Во время войны был начальником политотдела корпуса. После каждой моей драки вызывал к себе в кабинет и печально спрашивал:

- Опять? За что? Кого?

И когда я, исподлобья глядя, отвечал: «За дело, за справедливость», - он вздыхал:

- Вон ты какой вымахал, а дурак. Если бы ты был умный, то слова нашел. Убедил бы, что ты прав.

Но... это же мужской коллектив был, ведь даже в пажеских корпусах, где учились великие князья и их потомки, были драки. Я не считаю, что человек по природе своей драчлив, - так можно любую войну оправдать. Но тогда голова была горяча, а рассудочности не хватало. Я признаю это. Но учителя со мной очень много работали и не впустую, учили убеждать, прежде чем бить.

Был в наших преподавателях патриотизм, была идеология. Рассказывает, положим, химик о первом проекте танка, который создал сын Менделеева, и мы гордились этим. Гордились, и когда нам говорили, что первый в мире самолет - Можайского, а паровоз - Ползунова. Потом уже, спустя некоторое время, узнаем, что первым, оказывается, взлетел Райт, танк русский не родился, а Ползунов был вторым. А ведь преподаватели рассказывали нам и о том, почему то или иное изобретение было не внедрено и кто был виноват. Но это на фоне факта первенства как-то отступало. Теперь-то я понимаю, какими молодцами были наши преподаватели: они не искажали историю, но учили нас гордиться своим государством, его прошлым. И ведь это свойственно русскому человеку, свойственно нациям вообще - хвалить свою историю и ею гордиться. Ругают-то обычно чужие.

Много читал. В суворовском нас воспитывали на классике, приучали читать и мыслить. Ежедневное чтение стало привычкой - как зубы чистить и зарядку делать. Начиная с наскальной клинописи, папируса и бересты печатное слово - это материал для мозгов. Книга заставляет думать. Телевизор, радио мозг от работы отучают, превращают человека в стадное животное. Оно способно лишь пережевывать ту информационную жвачку, что подсовывает режим. Такими легко управлять, легче программировать и зомбировать.

Из-за драк, а вернее из-за характера, в комсомол меня приняли только в 15 лет, в день смерти Сталина. Шел урок, мы изучали Конституцию 1936 года, когда вдруг включились во всех классах приемники и передают, что умер товарищ Сталин. Повели меня с двумя такими же «безнадежными» в политотдел, и там полковник Карбасников, сам со слезами в глазах, сказал: «Сколько же мне биться пришлось с тобой и еще придется... но сегодня мы тебя записываем в комсомол - потому что день такой».

Через год я стал членом бюро роты. Руководил, конечно, спортсектором.

В суворовском в увольнение почти не ходил. Проводил время в спортзале или в библиотеке. Ее, кстати, библиотеку, эвакуировали перед войной из Прибалтики (кажется, из Тарту). Отдали в Воронежский университет. Как только наши освободили правый берег Вороны от немцев, Сталин подписал приказ о создании на левом берегу суворовского училища. Из разрушенного города командование забрало только эти самые книги. Долго город потом с нами рядился, но мы книг не отдали.

Присягу я принимал в лагере училища в июле 1956 года.

Как бы этого ни хотелось современным либералам, но в СВУ из нас не воспитывали мамелюков, не растили янычар. Кажется, русские люди такого и придумать не могут - с детства психику ломать, натравливать кого-то на кого-то. Все было естественно: росли и росли. И космополитов, слава богу, тоже не получилось.

Суворовское, я многим тебе обязан!

Весь суворовский выпуск 1956 года пошел в общевойсковые училища. Приказ такой отдал Г.К. Жуков. Нужны были командиры, нужна была образованная армия, потому что даже не все комбаты Великой войны закончили ее, имея аттестат зрелости, десять классов. Когда яв 61-м направлялся в Группу советских войск в Германии, мой ротный учился в восьмом классе, и я решал за него задачки, писал работы по немецкому языку.

Учеба моя в училище прошла под знаком хрущевских реформ. Ее по курсам проследить можно.

Первый. Тамбовское военное училище. Такой отличной учебноматериальной базы и места расположения я нигде не видел. За городом. Вышел из ворот - тактическое учебное поле глубиной 8 километров, на горизонте едва виднеется церковь деревни Бокино. С другой стороны - лес, стадион, река, всеармейская база оружия, где можно изучать все виды оружия: канадские винтовки, американские пулеметы, немецкие МГ-42. Поневоле изучишь, когда время от времени приказывают перебрать все и смазать. Прекрасные казармы, учебные корпуса. Но после октябрьского пленума 1957 года училище расформировали: одних отправили в Томск, других - в Полтаву. Хрущева уже тогда ненавидели в войсках. В том числе и мы, курсанты. Престиж армии при нем резко пошатнулся. Один пример: тамбовчане звали нас, курсантов, «чижами». И вот почему: был, оказывается, такой майор Чиж - ушел в отставку и взял на откорм двести поросят. Так нас потом и называли «чижами» или «будущими свинарями». Через забор от нас тамбовское финансовое училище было. Со стороны посмотришь: все тамбовские девицы переметнулись к финансистам, у наших ворот - редко когда одна-две. А как же - мама с папой учат: финансист - хорошо, офицер -да кому он нужен?