— Григорий Алексеевич, с высоты пройденного пути глядя на длинный путь приватизации, скажите: это успех или…
— …Начиная с 1994 года у нас не выполнен ни один план приватизации. Да, сегодняшние бойцы добьются поступлений в бюджет, продав какие-то доли крупнейших компаний. Но скажите: какое это имеет отношение к цивилизованной экономике? Приватизация как процесс перестройки национального хозяйства в России прекратилась давным-давно.
— Честно говоря, странно слышать это от вас… Вы, идейный сторонник разгосударствления, и вдруг идеологически переметнулись?
— Куда я, к шуту, переметнулся, если вместе с Анатолием Чубайсом когда-то начинал приватизацию в России!.. Вот за сторонниками нынешней приватизации никакой идеологии и в самом деле нет. У нас же идеология была, и совершенно конкретная. Мы создавали основу рынка на частную собственность, причем так, чтобы сделать это без гражданской войны. Это была мегазадача: в максимально короткие сроки перейти от коммунизма к капитализму без пролития крови. Для этого мы стремились во время первичного накопления капитала не дать преимущества ни одному из сословий. Ни директорскому корпусу, ни чиновникам, ни работникам… Не допустить ничьего преимущества, чтобы в обществе не возникло основы для баррикад. Дело в том, что — по всем социологическим выкладкам — управлять частной собственностью способны только шесть процентов населения, владеть же ею и не разориться могут 20—25 процентов, не больше. Это статистика универсальная, касающаяся всех без исключения стран.
— Одно слово: селекция…
— И очень суровая, тяжело проходящая — никто не желает считать себя экономическим бездарем, каждый уверен: он на все пригоден — только деньги ему дай! В поздней советской иерархии самой способной в этом плане частью населения явился не директорский корпус, как можно было ожидать, а движение, которое называлось НТТМ — научно-техническое творчество молодежи. Из комсомольцев НТТМ выдвинулось немало умных ребят, талантливых бизнесменов…
— Скажем, Михаил Ходорковский.
— Не он один. На каждом оборонном предприятии — они составляли основу советской экономики — обязательно был кто-то один с группой, которой можно было доверить будущее завода. Вовсе не обязательно это был его директор, таким лидером мог стать главный инженер, начальник цеха…
— И как это выяснялось? Проводились выборы руководителей предприятий, за что, кстати, ратовал Михаил Горбачев?
— Нет, вовсе не так. Приватизация позволяла выяснить, кто лидер. Нашей целью было устроить деловую игру для людей, которые могли бы заняться рынком. Мы рассчитывали на возникновение новой генерации «гомо советикус», и она возникла. Правда, мы полагали, что эти люди появятся прежде всего из экономистов и юристов, а они выдвинулись из числа физиков и математиков.
— Борис Березовский, например…
— Практически весь корпус наших талантливых людей, которые принялись заниматься рынком ценных бумаг, а до этого — рынком ваучеров, составляли молодые ребята из мира науки: студенты, аспиранты, свежеиспеченные кандидаты… Системное мышление давало им преимущество над другими. Кроме того, им сильно помогал опыт кооперативного движения, запущенного с горбачевской перестройкой. Где-то процентов тридцать наших рыночных лидеров получили первый опыт коммерции именно в кооперативах. Многие из них были завязаны на оборонные предприятия, которые в ходе приватизации получили часть свободных денег. Тут-то все и зашевелилось!
— Это точно. Как позднее признался Каха Бендукидзе, ставший, в частности, владельцем «Уралмаша»: «Для нас приватизация была манной небесной… Самое выгодное вложение капитала в сегодняшней России — это скупка заводов по заниженной стоимости».
— Стоп, стоп! Здесь требуется уточнить, что собой представляли эти заводы к началу 90-х. Без маленького исторического экскурса нам не обойтись.
С 1929 года, с завершением НЭПа, наша страна начала отставать от остального цивилизованного мира в области технологий, науки и производства. Повсюду буксовать, включая и оборонку. Да, мы выиграли самую страшную из войн и первыми полетели в космос. Но какой ценой и за счет чего? Весь народ затянул пояса, науку оторвали от университетов и засадили за колючую проволоку, на производстве поставили часовых — и страна с натугой выдавила из себя эти достижения. Не забывайте, что сказалась и инерция: это была Россия, которая к 1914 году имела самый большой в мире экономический рост на протяжении всего первого десятилетия XX века. Россия с развитой наукой, о чем у нас до сих пор говорить не принято.
Читать дальше
