Лев Сирин - Как разграбили СССР. Пир мародеров

— Сколько получают?

— Там сложная система, контрактная. Я не могу сейчас сказать, все зависит от того, были выходы в открытый космос или не были. Какие выходы были, какие работы велись... За короткий полет — одно, за длинный — другое. Не хочу называть никаких цифр, потому что контракты у них закрытые, не разглашаются, но я вас уверяю, что на эти деньги сейчас квартиры не купишь. Может быть, можно купить какую-нибудь среднюю машинку. Но опять-таки, кто — сколько: если человек год летает, имеет десять выходов, он получает больше. А если он летал мало, да еще что-то там запорол, совершил какие-нибудь ошибки — с него вычитается штраф.

— Можно сказать, что на Вас, по большому счету, практика полетов женщин в космос в нашей стране закончилась?

— Почему? После меня должна была лететь мой дублер Ира Пронина. А слетала еще Кондакова, супруга Рюмина. Вот там, наверное, был блат. Почему я так думаю? Потому что разогнали всех тех, с кем я пришла в отряд космонавтов, тех, кто мог бы летать... Два-три человека точно были подготовлены для полетов. Так вот, их сначала разогнали, сказав, что космической программы больше не будет — это было сразу после развала СССР: «Идите, девочки, на пенсию». Убедили уйти. А когда они написали заявления, когда их уже сняли с должности, через полгода жена Рюмина, который был тогда зам генерального конструктора, Кондакова пришла в отряд, и тут же под нее вновь появилась женская программа.

Москва, ноябрь 2009 г.

Успехи советского космоса, о которых вы прочитали в предыдущей главе, конечно, прежде всего заслуга советских ученых. К ученым в СССР относились с уважением и пиететом. Они были обласканы властью [17] Изменилось отношение власти к большим ученым при Горбачеве. Секретарь ЦК КПСС Олег Бакланов рассказывал мне, как ходатайствовал перед Михаилом Сергеевичем о выезде за границу для лечения выдающегося советского ученого Юлия Борисовича Харитона, который в силу секретности своей работы был невыездным. «Горбачев, услышав мою просьбу, поморщился, — вспоминает Бакланов, — и с кривой усмешкой переспросил: «А он не сбежит?» Пошутил вот так по поводу уважаемого человека». . Сталин первый не стал скупиться на премии, дачи, квартиры и ордена для представителей науки. Те отвечали ему взаимностью. Атомная, водородная, нейтронная бомбы были созданы в кратчайшие сроки и заложили основы сегодняшней обороноспособности России. При Брежневе и Хрущеве такое положение дел сохранялось. Академики Академии наук СССР имели зарплаты в 1500 рублей, больше, чем члены Политбюро. Их именами называли улицы в городах и корабли. Они имели дачи в академических поселках ближнего Подмосковья, были прикреплены в закрытой системе спецраспре-делителей, то есть получали дефицитные продукты регулярно и без очередей.

Недурно в СССР жили и рядовые ученые. При советской власти за ученую степень автоматически полагалась прибавка к жалованью — около 100 рублей за кандидатскую, за докторскую, соответственно, выше, и лишние квадратные метры жилой площади. Сегодня в это сложно поверить, но это так. Моей матери, например, в СССР за степень кандидата химических наук начислили аж 9 квадратов сверх установленной нормы. То есть меняли мы квартиру самостоятельно, но излишки площади нас по вышеуказанной причине не страшили.

Конечно, такой вид распределения материальных благ в обществе ограниченных материальных возможностей не оставался незамеченным людьми, к науке никакого отношения не имеющими. В этом смысле блестящий пример такого рода мазуриков описан в уже упоминавшейся мной книге Юлия Дубова «Большая пайка», где прототип покойного ныне Патаркацишвили покупает у прототипа Березовского ученую степень. Так откровенно ни докторскими, ни кандидатскими степенями в СССР, конечно, в массовом порядке не торговали. А вот проталкивания нужных людей в ученые было сколько угодно. Поэтому к концу существования Советского Союза, например, кандидатские степени уже не имели такого значения, как лет за 20 до этого, но тем не менее желание их защитить выказывали многие.

Все рухнуло в начале 1990-х. Я, что называется, в теме не понаслышке, ибо со всех сторон принадлежу к научной семье, поэтому могу засвидетельствовать тотальное падение интереса к рядовой науке в постсоветские годы не с чужих слов, а, что называется, из первых родственных рук. Быть ученым стало не только не выгодно, но и не престижно. А само слово приобрело насмешливый характер, ассоциировалось с неудачниками новой жизни, да и вообще стало анахронизмом.