Святослав Медведев - Наталья Бехтерева – какой мы ее знали

В Физтехе, куда я попал в 1972 году после окончания физфака, я довольно быстро написал диссертацию, правда, из-за реформы ВАК защитил ее только в 1978 году. И вероятно, этот период в три года, когда я был еще не кандидат и не мог выходить из темы, в общем не очень интересной, привел к тому, что я перестал гореть физикой. Поэтому, когда академик В. М. Тучкевич предложил мне занять пост ученого секретаря Научного совета по физике твердого тела Межведомственного координационного совета в Ленинграде и получить в тридцать лет должность старшего научного сотрудника, я, не раздумывая, согласился. Эта работа дала мне организационный опыт, но довольно быстро я понял, что не выживу. Формально всех нас, ученых секретарей, перевели на работу в Ленинградский институт информатики и автоматизации. И вот 1 мая 1983 года я шел на демонстрации вместе с директором Ленинградского института информатики и автоматизации АН СССР (ЛИИАН) Валентином Михайловичем Пономаревым. Часа полтора я рассказывал ему о своей работе у НП, как это интересно – исследование мозга и т. д. Я вообще тогда мог говорить только об этом. Неожиданно Валентин Михайлович предложил мне организовать маленькую лабораторию по исследованию механизмов деятельности мозга, базирующуюся в отделе НП. С этого момента я окончательно перешел в нейрофизиологию.

Это было время, когда мечта НП об исследовании нейронной активности начала сбываться. Она смогла добыть две суперсовременные французские ЭВМ «Плюримат» и «ИН-110», что позволило перейти от измерения межимпульсных интервалов линейкой (в то время уже не линейкой, конечно) к полноценному исследованию импульсной активности. НП не смутило, что начинать приходилось практически на пустом месте. Не было хороших усилителей. Сотрудники отдела С. Г. Данько и Ю. Л. Каминский спроектировали, а в мастерских Института мозга человека изготовили полиэлектронейрограф, уникальный в то время аппарат, позволяющий одновременно с одних и тех же электродов регистрировать нейронную активность, ЭЭГ и сверхмедленные физиологические процессы. Не было программного обеспечения – Ю. Л. Гоголицын и С. В. Пахомов (в настоящее время заместитель директора Института мозга человека им. Н. П. Бехтеревой) написали его. Практически на каждом научном митинге мы докладывали об исследовании нейронной активности. Ее могли исследовать еще в двух лабораториях в США. Поэтому наши результаты впечатляли и стали, безусловно, приоритетными.

Но самое главное, что НП ориентировала нас на исследование мозгового обеспечения самых высших видов деятельности. Никто не верил, что из этого что-то может получиться. Один известный академик советовал НП не публиковать эти результаты, мотивируя тем, что все равно придется признать их ошибочными. Он просто поверить не мог, что такие исследования возможны. А НП верила. И, как всегда, ничего не боялась. Именно поэтому она достигла таких высот. Ничто не могло сбить ее с намеченного пути. Именно поэтому она проходила там, где другие пасовали. Впрочем, нет, большей частью не пасовали, а просто даже и не начинали.

Мы чувствовали себя командой за широкой спиной. Отдел уже стал большим, а еще и клиника. НП вникала во все. При этом активно работала с молодыми. Она постоянно интересовалось, что делают аспиранты и молодые специалисты. Находила для подающих надежды ставки. В середине восьмидесятых к НП пришел молодой человек из Азербайджана, Ялчын Абдуллаев. Крайне воспитанный, вежливый, из хорошей семьи. Но самое главное, чем он поразил НП, – он знал ВСЕ ее работы и ВСЕ работы отдела. Причем не просто знал, а понимал их. Сейчас такого не наблюдается. НП немедленно взяла его на работу и определила в мою группу.

Диссертация была сделана на «ура!», и наши результаты были высоко оценены.

Ялчын стал одним из любимых молодых учеников НП. Вместе с ним мы предприняли выполнение одной из последних крупных ее программ (последняя программа – изучение творчества) – микрокартирование коры мозга человека. Исследование локализации нейронного обеспечения различных видов деятельности. Мы получили огромное количество материала, которого хватило на множество статей. Исследовали мозговое обеспечение счета, краткосрочной памяти, грамматики, семантики и многого другого.

Это было время полета. В 1987 году я защитил докторскую диссертацию, а НП закончила строительство нового клинико-лабораторного корпуса, в который все мы и переехали. Но именно во время этого полета, когда, казалось бы, можно немного успокоиться и следовать намеченным курсом, НП выдвигает новую, дерзкую идею, изменившую всю нашу дальнейшую работу и жизнь. Дело в том, что мы могли исследовать только исчезающе малую часть нейронов мозга. Надо изучать весь объем. Как раз в то время появились первые, еще несовершенные позитронно-эмиссионные томографы, позволявшие получать изображение активности всего мозга. НП поручает мне разобраться, что это такое. А дальше поручает попробовать создать программу построения ПЭТ в СССР. Надо сказать, что в то время это было, в принципе, возможно. Была развитая промышленность, наука. Мы создали инициативную группу, но тут уже был закат СССР, и вместо инициативных и азартных пришли осторожные и бюрократичные. Все говорили, что это нужно, возможно, но «вопрос не подготовлен», и лучше купить.