Но совсем грустно становилось при взгляде на друг-друга , написанные через дефис. Новый свод относил их к классу местоимений-существительных , ссылаясь на энциклопедию "Русский язык" 1997 года, в которой читаем:
"Определились различные точки зрения на положение М. (местоимения) в системе частей речи в целом. Одни исследователи считают М. особой частью речи, категориальным значением которой является указательность, другие полагают, что М. не составляет единой части речи, а распределяются по тем частям речи, формам и функциям которых они соответствуют. Некоторые учёные в качестве особой части речи выделяют только М.-существительные..."
Безусловно, учёные имеют право на разные точки зрения. Но стоит ли вносить какие-либо изменения в традиции правописания, когда "в товарищах согласья нет"? " Друг друга в суматохе не слышат, не понимают, а кончится всё-таки тем, что расцепятся — и всё смолкнет..." (А.И.Гончаров). Нельзя не видеть, что друг друга — это вам не кое-что . Сочетание друг друга всегда связано не с одним, а с двумя встречными действиями, направленными на разные объекты, а не на один, как в случае с кое-что . Вспомним классику: "Мы часто сходились вместе и толковали вдвоём об отвлечённых предметах очень серьёзно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим" (М.Ю.Лермонтов). При дефисном написании лермонтовское "взаимно друг-друга морочим" выглядело бы по меньшей мере странно. Одним словом, "кое-что и пригорело, кое-что и вовсе не сварилось" (Н.В.Гоголь).
Кульминацией орфографического волюнтаризма являлась попытка изменить "правило о написании нн и н в полных формах страдательных причастий прошедшего времени и соотносительных с ними прилагательных" путём отказа от их орфографического разграничения.
Русский язык невероятно пластичен. Одни части речи свободно перетекают в другие, и граница между ними становится порой почти невидимой. В первую очередь это относится к причастиям и отглагольным прилагательным. Иногда даже вид глагола, от которого образованы причастия и прилагательные, бывает трудно определить (например, к глаголу ранить можно поставить не только вопрос что сделать? , но и что делать? ).
Свод правил 56-го года позволял отличить жареного цыплёнка от жаренного в масле цыплёнка , автоматически переводя отглагольные прилагательные с зависимыми словами в ряд причастий. В самом деле, отглагольное прилагательное жареный стоит в одном раду с качественными прилагательными: свежий цыплёнок, большой цыплёнок, белый цыплёнок, а причастие жаренный в маслеиз другого ряда: общипанныйцыплёнок, выращенныйцыплёнок, зажаренныйцыплёнок, т.е. характеризует цыплёнка, с которым что-то произошло , с которым что-то сделали . Наличие такого яркого опознавательного признака, как зависимое слово, позволяло пишущему сразу писать нили нн, передавая тонкие смысловые оттенки.
Изменение правила привело бы к потере глагольного значения в определениях типа: раненый в ногу солдат, приблизив его к белому в крапину цыплёнку, а словосочетание конченый человек(опустившийся, плохой), наоборот, с двумя нн( конченный человек) приобрело бы крайне негативный глагольный оттенок.
Все вышеперечисленные примеры не имеют никакого отношения к практике письма (за исключением, как отмечалось, одиночных приложений) и ни в каком реформировании, как видим, не нуждались.
Непоследовательность реформаторов удивляет: в 1918-м году убрали второе лв слове галерея(смотри старое написание на фронтоне здания Третьяковки), приблизив его к galery, а теперь предложили писать плейербез й — плеер,— якобы устраняя колебания, которых попросту нет, поскольку хорошо известно английское рlау— игра (тогда уж и плейбойследовало бы писать плебой).
Ведя упорную борьбу со старыми, хорошо укоренившимися словами и сочетаниями, авторы реформы не замечают нового — клипового, модульного сознания современного человека, выросшего на кубиках Lego, и настойчиво предлагают писать слитно сложные слова с "компонентами аудио-, видео-, медиа-, макси-, миди-, мини-": максиюбка, минитрактор.
Читать дальше
