Ю. Маслюков - Распад мировой долларовой системы:ближайшие перспективы.

Тем временем 1991 году к бартеру прибегали 60 % промышленных предприятий, на его долю приходилось 12 % объема поставляемых ресурсов. После того, как было отменено регулирование большинства цен и тарифов, характер и масштабы использования бартера изменились, но отнюдь не в пользу денежных расчетов. По данным "Российского экономического барометра", в 1992 году доля бартера прошла через минимум (4 %), а с весны 1993 года наблюдалась отчетливая тенденция к росту его присутствия в экономике. По данным опроса на основе выборки "Российского экономического барометра", проводившегося в рамках проекта Министерства экономики "Мониторинг состояния и поведения предприятий", в 1995 году для решения проблем снабжения к бартеру прибегали 62 % предприятий. Согласно данным РЭБ, доля бартерных обменов в экономике возросла с 6 % в 1992 году до 51 % по итогам 1998 года, причем темпы ее роста в этот период не обнаруживали никаких признаков замедления, после же кризиса, выпавшего на осень этого года, даже умозрительно, не прибегая к экспертным оценкам, можно видеть еще большее увеличение доли бартерных операций.

Весной 1997 года у трети предприятий доля бартера в продажах составляла от 30 до 70 % и еще у трети — свыше 70 %. Наиболее широкое применение бартера отмечалось в химии и нефтехимии (42 %) и в промышленности стройматериалов (38 %), далее следовали машиностроение (34 %), лесная и легкая промышленность (по 33 %) и пищевая индустрия (19 %). Обе группы данных наглядно показывают, как постепенно нарастающая неликвидность выпускаемой продукции заставляет производителей увеличивать долю бартерных сделок в общем объеме продаж.

То есть те отрасли, где навстречу выведению из оборота денежных ресурсов предприятий шло обесценивание основных фондов как за счет инфляционных механизмов, так и за счет физического износа необновляемых производственных мощностей, в массовом порядке выводили свои обороты не просто из рублей системы (что как бы планировалось с целью дальнейшего де-факто замещения рубля долларом), но вообще уходили от денежного обращения.

Эта ситуация не сказалась видимым образом на ходе и итогах приватизации. Скорее даже она облегчила приватизационные процессы, поскольку таким образом были сняты вопросы о том, почему предприятия продаются по цене, значительно ниже из собственных годовых балансов. Но поскольку расчеты между предприятиями велись в неденежной форме, балансы были достаточно мизерны для такого рода неудобных вопросов.

Ловушка оказалась в другом — приватизированные предприятия совсем даже не становились автоматически субъектами товарно-денежных отношений, аналогичных принятым в Северной Америке или Западной Европе. Приватизированные, они так и остались с теми же мизерными оборотами, какими располагали до приватизации. Более того, кризис 1998 года даже снизил эти обороты в денежном выражении. Таким образом денежная емкость российского рынка оказалась никоим образом не сопоставима с емкостью советского внутреннего рынка, в качественном измерении, повторим, оценивавшегося более, чем в половину американского. Годовой бюджет Российской Федерации, исчисленный в долларах по курсу Центрального банка, оказывается примерно в 50 раз меньше, чем бюджет США, доходы которого переваливают за 1700 миллиардов долларов. Разумеется, такая мизерная экономика не может сколь-нибудь существенно, качественно изменить ситуацию с обеспечением доллара.

Мы пришли к тому, что крушение системы "второго мира", как казалось, способное освежить и насытить новым качеством "первый мир", оказалось почти совсем бесполезно для стабилизации доллара, а с ним — и всей экономической системы Запада. Но эта ситуация начала менять качество самого доллара, то есть он сам, будучи количественной величиной, начал в силу своей всеобщности, всемирности, парадоксальным образом обретать некое качество — качество самой "вещной вещи".

Как уже говорилось выше, доллар стал мерилом всего, даже тех вещей, которые еще сто лет назад, казалось, никак не могли быть исчислены: талант, творчество, успех, красота и масса других понятий, свойственных человеческой культуре, и казалось бы, никак не связанных с деньгами, обрели благодаря всеобщему проникновению рынка свою цену, свой денежный эквивалент. Тем самым, стало возможно вообще не обладать никакими качествами, а лишь их количественным выражение для того, чтобы иметь успех — причем успех столь же универсальный, как и сама денежная единица в "дивном новом мире".