М. Грашина - Языческий календарь. Миф, обряд, образ

Так же, как и в славянской традиции, присутствует аналог бадняка — березового бревна, которое сжигается как символ ушедшего года и уносит с собой все плохое, что было в этом году. Вечером Kudios сжигается домашнее полено, в домашнем очаге, а также его щепки, которые каждый может отломить и отдать огню от себя, желая избавиться от дурного; днем Kaledas специальная группа женщин и мужчин ходит по всему городку или деревне и носит по дворам Blukis, полено, которое будет сожжено вечером в присутствии всех жителей как символ ушедшего года. У латышей Blukis также сжигается накануне, в ночь Kucios, который называется у них Bluka vakars.

…Что такое холод — некое состояние Земли или просто отсутствие тепла? Что такое Смерть — трансформационный переход или просто отсутствие Жизни? Что есть любовь — движение сил или просто вечная борьба против охлаждающего безразличного забвения?..

Тепло можно обрести, просто разведя огонь или в небольшом замкнутом пространстве сплетя десяток живых человеческих тел. Жизнь можно ощутить, опустившись на землю и всмотревшись в микромир вечно снующих, неповторимых мельчайших существ. Как обрести, как остановить уходящую любовь, что, как морозные рисунки на окнах, застывает прекрасными линиями ледяной воды в остывающем сердце?..

Я открыла сегодня все двери и окна в этом доме, чтобы впустить сюда холод. Я включила весь свет, это лживое мерцание желтоватых круглых шаров мертвого огня. Я сделала так, что Молчание и Одиночество встали за нашим плечом въяве, я не могла больше ждать, когда оно решит случиться само, и я ждала, что ты придешь и рассеешь сгущающееся ощущение наплывающего безразличия, но ты растворился в нем, как будто именно здесь наконец обрел свой дом. С миром Земли, приближающейся к точке вечного покоя, могла ли я рассчитывать на то, чтобы сберечь искру трепещущей Жизни?

Смерть не страшна, ибо является всего лишь переходом. Страшно замереть вместе с заснувшим миром, обратившись в НЕЖИВОЕ, нечто, чему изначально не присуща Жизнь. Страшно поверить в то, что Солнца не было и не будет никогда, что все, что было с нами — даже не сон, а краткий миг пробуждения от одного Холода к другому. Необъяснимая игра Мира, блеск радужных паутинок на ресницах глаз, открывающихся навстречу вечности, которая всегда была и которой никогда не было…

Мой дом, стены и крыша, мой Род и мои Боги — были ли они когда‑либо в действительности, ушли ли они, оставив мир осиротелым, вернутся ли когда‑нибудь — все это уже не имеет значения, потеряв свой смысл в леденящем неподвижном круге высшей магической силы — силы Неживого…

СИМ РАЗОМКНЕМ ВРАТА, СВЯЗЫВАЮЩИЕ МИРЫ, И ВЫПУСТИМ НА СВОБОДУ ДУШУ УХОДЯЩЕГО ГОДА…

…Над потерявшейся, смерзшейся, утратившей веру землей разгорается первый луч чистой, как застывшие капли росы, первой зимней зори…

(Туве Янсон. «Волшебная Зима»)

— Хочешь послушать песню о Туу–тикки, которая сложила большой зимний костер?

— Пожалуйста, — добродушно согласился Мумми–тролль.

Тогда Туу–тикки начала медленно топтаться в снегу и петь:

— Хватит с меня черной ночи! — воскликнул Мумми–тролль. — Нет, не хочу слушать припев. Я замерзаю. Мне грустно и одиноко. Хочу, чтобы солнце вернулось!

— Но как раз поэтому мы и зажжем нынче вечером большой зимний костер, — сказала Туу–тикки. — Получишь свое солнце завтра .

— Мое солнце! — дрожа повторил Мумми–тролль.

Туу–тикки кивнула и почесала мордочку.

Муми–тролль долго молчал. А потом спросил:

— Как ты думаешь, заметит солнце, что садовая скамейка тоже горит в костре, или нет?

— Послушай‑ка, — серьезно сказала Туу–тикки, — такой костер на тысячу лет старше твоей садовой скамейки. Ты должен гордиться, что и она сгорит в этом костре.

Спорить с нею Мумми–тролль не стал.

«Придется объяснить это маме с папой, — подумал он. — А может, когда начнутся весенние бури, море выбросит другие дрова и другие садовые скамейки».