Юрий Корнилов - Гувернантка из ЦРУ

А вот еще два сотрудника РС, которые, следуя указаниям шефа, всячески пытались раздуть "дело Туганова" в эфире. Уроженка Таллина Кристи Таммик. Бывшая артистка варьете. В 1975 году выехала со вторым мужем — иностранцем — на короткий период к родственникам в ФРГ. Очутившись на Западе, быстренько нашла себе любовника, ушла от мужа и приняла решение не возвращаться на Родину. Для советских людей моральный облик К. Таммик ясен: женщина, отказавшаяся не только от Родины, но и бросившая в Таллине ради любовных и прочих утех ребенка. Но такая "мораль", видимо, вполне устраивает хозяев "Свободы". Недаром они немедленно предложили бывшей артистке активно участвовать в клеветнических радиопередачах антисоветского толка, на которых специализируется подрывной мюнхенский радиоголос. Участвовать, естественно, не бесплатно, а за тридцать сребреников в марках ФРГ.

Рихо Месилане. Родился в 1949 году в Пярну. Бывший диктор Эстонского телевидения. В 1978 году выехал в туристскую поездку по Дунаю и остался в Вене. Незадолго до этого развелся с женой, бросил шестилетнюю дочь и женился вторично. Когда уезжал за рубеж, его новая жена ждала ребенка. Беременна была и его любовница. Что же, еще один вполне достойный кадр для тех кругов на Западе, которые так любят читать другим мораль на тему о том, как им следует устраивать свою жизнь…

Но вернемся к Туганову, который, как он утверждает, "многого не знал". В октябре 1982 года он явился в один из полицейских участков Мадрида с просьбой предоставить ему политическое убежище.

— Оттуда, — вспоминает Туганов, — меня препроводили в специализированное полицейское учреждение, занимающееся подобными мне людьми. Там с помощью переводчиков я оформил временные документы "политического беженца". Перед этим пришлось, словно уголовному преступнику, дать отпечатки пальцев, сфотографироваться в профиль и анфас, заполнить графу "особых примет". И только после этого полиция передала меня в руки Красного Креста, а точнее, директрисе отдела беженцев этой организации госпоже Фран Герригуес.

Надо сказать, эти женские ручки отнюдь не мягко обходились с новоявленным поклонником "западных свобод". Его поместили в третьеразрядную гостиницу, напоминавшую грязный барак, где он жил вместе с беженцами из Ирака и Ирана. Его телефонные разговоры и переписка тщательно контролировались. А в чем же проявлялась "забота о беженце" со стороны Герригуес? Она дала указание оплачивать ему скудную еду и даже выделила денежное пособие на покупку рубашки, носков и нескольких носовых платков. Ведь, убегая из гостиницы, "свободный художник" Туганов в панике бросил там свой чемодан…

А тем временем за кулисами велись лихорадочные переговоры — куда бы сплавить 62-летнего эмигранта из Эстонии? Власти западных стран почему-то не спешили с ответом на его слезную мольбу о предоставлении политического убежища: западным спецслужбам он нужен был прежде всего как их агент, видный деятель эстонской культуры, живущий и работающий у себя на Родине. Именно исходя из этого они и готовили провокацию. А он нарушил их планы и, испугавшись, не захотел возвращаться в СССР. И все-таки, чтобы прощупать почву, одна из разведок прислала к Туганову своего агента, говорящего по-русски. Тот пришел в обществе испанского полицейского и предъявил Туганову серию фотографий.

— Это сотрудники советского посольства в Мадриде. Кого из них знаете? Поделитесь сведениями о них.

Туганов никого и ничего не знал. Надежды на осведомленность новоявленного отщепенца угасли. И это оказалось равносильным приговору. Его выселили из гостиницы и переправили в монастырь — оттуда, мол, будет реже надоедать просьбами, да и содержание этого не очень-то нужного изгоя обойдется значительно дешевле.

— В монастыре, — вспоминает наш собеседник, — у меня появилось время основательно осмыслить свой поступок. Как и раньше в гостинице, меня кормили, над моей головой была крыша. Но чтобы оплатить свой хлеб, я работал в саду…

Туганов собирал миндаль, финики, орехи, выкорчевывал сухие деревья. Выкорчевывал и чувствовал, как выкорчевывает самого себя из любимого искусства, из памяти далекой теперь семьи, тех, кто был дорог и близок. По ночам его охватывали тяжелые, гнетущие мысли — да уж не погребен ли он заживо среди этих холодных каменных стен? Его судьба никого не волновала. Ни одна из обслуживающих монастырский пансион четырех монашек — ни мать Целия, ни сестры Роза, Колумба и Франциска не интересовались, откуда он, как попал в Испанию, надолго ли здесь останется? Для всех он был просто сеньор Эльберто, или, вернее, господин Никто.