Михаил Сагателян - Кто же убил Джона Кеннеди

Почему Джим Гаррисон, вложивший столько сил и энергии в расследование "убийства века", охладел к процессу? И, наконец, доказывает ли его проигрыш отсутствие заговора и правоту комиссии Уоррена? Ни в коей мере.

Вообще все расследование и подготовка к суду явились яркими, хотя, конечно, и косвенными доказательствами того, что обвинение было на верном пути. Чтобы убедиться в справедливости такого суждения, достаточно будет познакомиться с препятствиями, которые чинились окружному прокурору.

Потому что трудность пройденных Гаррисоном дорог - само по себе убедительное свидетельство того, что он шел к истине и пришел к ней. Чего стоило одно решение "большого жюри"!

Итак, 17 февраля 1967 года мир узнал о новоорлеанском расследовании. Но - странное дело! - одновременно с первыми сообщениями о Джиме Гаррисоне американская печать почему-то решила поставить под сомнение мотивы, которыми руководствовался окружной прокурор. Рядом с первоначальной информацией о расследовании новоорлеанская газета "Стейтс-айтем" напечатала редакционную статью, в которой ставила вопрос так:

"Обнаружил ли окружной прокурор какие-нибудь ценные дополнительные доказательства или же он просто припасает какую-то новую интересную информацию, которая позволит ему покрасоваться на страницах популярного общенационального журнала?"

На следующий день, 18 февраля 1967 года, Белый дом опубликовал доклад специальной комиссии, призывающей нацию на борьбу с гангстерским синдикатом "Коза ностра". В докладе, составленном в самых решительных выражениях, было немало сенсационных фактов и разоблачений, от которых буквально захватывало дух. Могло ли время опубликования этого доклада случайно совпасть с сообщениями о новоорлеанском расследовании?

Безусловно, могло. Но практика "убийства" одной нежелательной сенсации с помощью создания других настолько широко применяется за океаном, что подобное совпадение по меньшей мере настораживало. Как бы там ни было, отвлечь внимание от новоорлеанской сенсации не удалось.

После ее огласки события, связанные с расследованием Гаррисона, разворачивались быстро, вызывая нарагтающий интерес.

"Я считаю, - заявил 19 февраля журналистам Джим Гаррисон, - что комиссия Уоррена ошиблась, и то, что она была неправа, будет продемонстрировано". Эрл Уоррен не пожелал ничего ответить на это.

Отказались комментировать сообщения из Нового Орлеана и представители ФБР.

Бывший глава ЦРУ Аллен Даллес, тоже входивший в комиссию Уоррена, сказал:

"Я ничего об этом не знаю. У меня нет никаких комментариев". Зато другой член комиссии, нью-йоркский банкир-политик Джон Макклой оказался куда осторожнее и дальновиднее. "Давайте посмотрим, - предложил он журналистам, обратившимся к нему за интервью, - какие имеются у него улики. Мы всегда знали, что в этом деле могут появиться какие-то улики, и мы знаем, что время - это фактор, работающий в пользу тех, кто ищет такие улики... Может быть, ктонибудь когда-нибудь выступит с заслуживающими доверия фактами, свидетельствующими о заговоре". Макклой даже почему-то счел нужным извернуться и подтасовать суть вывода комиссии насчет заговора. "Мы не говорили, - утверждал он, - будто Освальд действовал в одиночку.

Мы сказали, что не можем найти заслуживающих доверия данных, свидетельствующих о том, что он действовал вместе с кем-то еще". Эти слова вполне могли означать, что нью-йоркский банкир явно стремился выйти из игры и отгородить себя лично от доклада Уоррена.

А Вашингтон молчал. Ни одна высокопоставленная официальная американская персона не проронила ни слова целых две недели после сообщения о расследовании в Новом Орлеане. Зато с первых же дней после газетных сообщений о расследовании чья-то таинственная рука начала мешать Гаррисону. В ночь на 19 февраля 1967 года в одном из новоорлеанских баров окружной прокурор встретился с бывшим служащим батистовской тайной полиции, кубинским контрреволюционным эмигрантом Серафином Эладио дель Балле. Джим Гаррисон предъявил Валле фотографию Освальда с "неизвестным лицом". Так был назван этот снимок в докладе комиссии Уоррена, где он значится под номером двести тридцать семь. Валле сразу же опознал неизвестного - это был один из руководителей кубинских контрреволюционеров в США, некий Мануэль Гарска Гонсалес - и согласился на очную ставку с ним.

Вечером 20 февраля оба кубинца как в воду канули. Три дня спустя зверски изуродованный труп Валле был найден в брошенном автомобиле за много миль от Нового Орлеана - в Майами. Гонсалес же просто исчез из Луизианы.