С другой стороны, в работе Тарасов был слишком эмоционален, что иногда шло во вред делу. Он терял нить управления командой, так несколько раз случалось в ЦСКА. А в сборной-то — не забывайте! — он не был главным тренером. Эту должность занимал Аркадий Чернышев, Тарасов был только его помощником. Но они сразу поставили дело так, что на тренерском мостике не было ни главных, ни второстепенных. Игрой всегда руководил Чернышев — человек очень уравновешенный, хотя и немного консервативный. Сидя на скамейке запасных, мы практически не чувствовали его настроения. Зато Тарасов буквально кипел, обращался то к одному, то к другому. Многие его фразы стали крылатыми, например: «Пас только на советский крючок!»
Через нагрузки Анатолия Владимировича нужно было пройти. Те, кому это удавалось, становились великими хоккеистами. Посмотрите, скольких ребят он воспитал. Взять того же Третьяка... Тарасов ему сказал: «Выживешь — будешь игроком!» И ведь действительно, Владик проводил в день по два матча. Утром играл за молодежную команду, вечером — за первую мужскую ЦСКА на первенство Москвы. Мишаков, Харламов, Лутченко, Лебедев, Анисин, Бодунов — это все тоже воспитанники Тарасова. Гену Цыганкова он привез дохляком из Хабаровска и сделал одним из лучших защитников мирового хоккея. Или же Володя Петров... Я совсем не уверен, что он стал бы серьезным игроком, если бы остался в «Крыльях Советов». С другой стороны, многих своими нагрузками Тарасов погубил, это тоже правда.
— По поводу горячности Тарасова... Вы ведь участвовали в знаменитом матче между ЦСКА и «Спартаком», когда он на глазах у Брежнева увел команду в раздевалку?
— Это у него эмоции сыграли, точно вам говорю. Я абсолютно уверен, что в тот момент он просто забыл о присутствии генсека. Тарасову казалось, что его команду засуживают, вот он и отреагировал. Уже через несколько минут он наверняка осознал свою промашку. Но изменить ситуацию уже не мог: сказал «а», говори и «б». Да и признавать свою ошибку Анатолию Владимировичу было не с руки. Тогда ведь что произошло? По правилам того времени в середине каждого периода команды должны были меняться воротами. На табло в «Лужниках» еще горели какие-то десятые доли секунды, когда армейцы забили нам гол. Но время матча берется по контрольному секундомеру, и, по мнению хронометриста за судейским столиком, оно уже вышло. Вот и пошли споры, которые вылились в паузу на 35 минут. Честно сказать, «Спартаку» она была только на руку. Мы находились под серьезным давлением, ЦСКА просто прижал нас к воротам. Перерыв пришелся очень кстати. Мы неспешно катались по льду, отдыхали, а у бортика в это время кипели разбирательства между Тарасовым и судейской бригадой. В итоге арбитры оставили свой вердикт в силе, и через полчаса встреча продолжилась. Но атакующий порыв армейцев уже потух, и мы без особого труда довели матч до победы.
— Вашему перу принадлежит книга «Я смотрю хоккей». Как возникла идея ее написания, ведь на тот момент вы были еще действующим хоккеистом?
— Стать автором книги предложил мой друг, известный журналист Евгений Рубин. Перед чемпионатом мира-1969 я был травмирован и в Стокгольм на турнир поехал в составе туристической группы. Смотрел за матчами со стороны, много общался, анализировал. После возвращения мы с Женей регулярно встречались, я наговаривал свои мысли на диктофон, он оформлял их в виде литературного текста. Что-то дополнял от себя, потом мы обсуждали написанное, иногда спорили. Книгу, кстати, долго не печатали. Она лежала в издательстве «Молодая гвардия» почти год. Я не очень интересовался ее судьбой, своих дел хватало. Потом спросил у Рубина, что да как. Оказалось, руководство издательства попросило рукопись доработать. Мол, патриотическая линия плохо выписана, воспитательного посыла не хватает. А я всю жизнь выступал против лозунгов! Был комсомольцем, членом партии, капитаном команды, но кричать на каждом углу «Вперед за Родину!» мне казалось глупым. «Что же делать?» — растерялся я. «Ничего менять не станем, — прозвучал ответ. — Буду пробивать». И действительно, буквально через месяц после этого разговора книга пошла в печать без дополнительных правок. Сумел-таки Рубин найти веские аргументы для начальства.
Сейчас-то я понимаю, чего оно так испугалось. В книге немало места уделялось рассказу о встречах с русскими эмигрантами за рубежом. Люди попадались самые разные: кого-то во время войны немцы вывезли для принудительных работ, кто-то попал в плен и потом сам решил не возвращаться. Сильное впечатление произвело на меня знакомство с духоборами — религиозной сектой на юго-западе Канады. Они соблюдали тот же уклад и обряды, что и предки, жившие за сто лет до этого. Хорошо помню их старейшину Ивана Ивановича. Он долго рассказывал о строгих правилах, которых придерживаются духоборы. А потом сел с нами за стол и так набрался! (Смеется.) Или русских стариков, которые жили в эмиграции по много десятилетий. «Сынок, дай я тебя обниму. В последний раз родину поцелую!» — тянулись они к нам. Разве можно такое вычеркнуть...
Читать дальше
