Альбом строится на трех фундаментальных ценностях. С одной стороны, есть слово «романсы», оно неизбежно сигнализирует о манерности, певучести и известной пронзительности всего сыгранного; с другой - небрежная поэзия Введенского и Хвостенко с ее лексическими круговоротами; с третьей - наработанные авант-джазовые приемы Владимира и Леонида.
В результате такого смешения получилось складное полотно, оно легко и счастливо распадается на отдельные мутировавшие частички. Подавляющее большинство этих частичек суть внятные первоклассные песни, какие у Федорова случаются раз в несколько лет: «Сонет», «Романс», «Рождество», «Свеча» и особенно «Галушка» (ударение на первом слоге, иначе смешно). Романсы как жанр так или иначе подразумевают некоторый диалог - я встретил вас, etc. Альбом и строится по принципу диалога, правда, внутреннего - Федоров с Волковым перекидываются не репликами, но целыми звуковыми абзацами. Томная темень федоровского вокала судачит с беготней волковских пальцев. Звезда с звездою говорит.
На примере «Романсов» становится, наконец, ясен метод этих двоих. Они смотрят на музыку, как хирурги на человека. Их эксперименты - не от избыточного мастерства и не от мелкой свободы самовыражения (как это происходит в девяноста из ста случаев всей мировой экспериментальной музыки), но от гнета знания. Они учли, что мелодия - это верхний слой музыки. И они ни на минуту не дают забыть, что скрывается под ним. Три или четыре песни с этого альбома легко могли бы звучать по радио, если бы не прозекторская скрупулезность создателей. Они-то знают: из-под самого блядского танго по науке потечет зубовный индустриальный скрежет, вальс - лишь прикрытие для танца скелетов, а романс - только всплеск физиологии. Хит - это гладкая бархатистая кожа, а музыка - это мышцы, сухожилия, кишки, это медицинские факты и термины. Это хрящ волковского контрабаса и лимфа федоровского нытья.
Федоров и Волков не расчленяют красоту, не занимаются чертовой деконструкцией, они как бы идут вглубь, внутрь. Они как пара естествоиспытателей, постигающих природу странного явления под названием «музыка», стремящихся ответить на вечный вопрос - откуда здесь взяться загадочному взгляду? Если хоть на минуту поверить их опытам, то подобное явление точнее всего будет описать строчкой из Александра Введенского, вынесенной в заглавие этого текста.
Татьяна Толстая, Александр Тимофеевский
Блаженная страна
О скуке и тишине
Александр Тимофеевский.Давайте сегодня поговорим о скуке. Правда, непонятно, с какой стороны приступать. Это как - давайте выпьем море. Скука ведь так же необъятна. Скука - хандра (сплин), скука - тоска (ностальгия), скука - сон (тишина). Я бы начал с конца, со скуки-сна-тишины, но и эта тема широка - надо бы сузить. Возьмем сюжет, в котором скуки вроде бы нет.
У Языкова есть строчки пленительные, таинственные, совершенно загадочные, тем более что окружены они сплошным барабанным боем:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна.
Вы их, конечно, помните. Они из самого знаменитого его стихотворения «Пловец» («Нелюдимо наше море»). Оттуда - «смело, братья, ветром полный парус мой направил я». И - «облака бегут над морем, крепнет ветер, зыбь черней, будет буря: мы поспорим и помужествуем с ней». И снова - «смело, братья!» - рефреном, как в песне, - «туча грянет, закипит громада вод, выше вал сердитый встанет, глубже бездна упадет!» И вот посреди всего этого красочного, почти эстрадного громокипения рождается бесшумное, неизъяснимое:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Придется сейчас неизъяснимое - изъяснить, поэзию - разъять. Дело это не только неблагодарное, но еще и трудоемкое. С нетемнеющими сводами разобраться проще: тучек нету, солнышко светит. А «не проходит тишина» - это как? Не заголосит баба, не закричит ребенок, не чертыхнется старик. Лежи - не кашляй. Лес не шумит, филин не ухает, не шелестит трава. Ветер? Нет ветра. Воздух? Без воздуха. Никто тяжело, прерывисто не задышит и уж точно не заговорит. Мысль изреченная есть ложь. Не будет ни стихов, ни молитв, ни песен. Даже плеск волны не раздастся, ласковый, примирительный. Только зеркало зеркалу снится, тишина тишину сторожит. Полная статика и вечное сияние: сонное жаркое недвижное безмолвие. Скука как экзистенция. Скука как космос. Скука как блаженство. Это ли не предчувствие Обломовки?
Читать дальше