журнал Русская жизнь: 1968 (май 2008)

А идейным несогласным, конечно, остается только посочувствовать. Хотя что-то мне подсказывает - они быстро найдут, за кем маршировать дальше.

Первый за восемнадцать лет парад с участием военной техники на Красной площади, может быть, самое яркое событие мая. Даже ночные пробки во время репетиций парада, когда по Тверской шли танки, а людям приходилось ждать и материться, - сейчас это тоже воспринимается как что-то такое, о чем приятно вспомнить; одно дело - просто пробка, и совсем другое - пробка из-за танков. Плюс еще самолеты во главе с «Русланом», который вопреки нашим опасениям (см. позапрошлый номер «Русской жизни») пролетел над Москвой без каких-либо ЧП.

Но при этом - как все-таки не похож этот парад на те, что были в восьмидесятые и раньше. И дело даже не в обидной для России реакции западной прессы и политиков, которые, вместо того чтобы восхищаться мощью наших «Тополей-М», смеются над попытками России вернуть себе имперский имидж. И не в Иверских воротах, которые раньше мешали прохождению техники на Красную площадь (в 1995 году, когда парад проходил на Поклонной горе, так и говорили - мол, из-за того, что построили эти ворота, танков на Красной площади больше никогда не будет), а теперь почему-то не мешают. Просто ощущение от этого парада какое-то совсем странное. Вот правительство Москвы выделило полтора миллиарда рублей на ремонт дорожного покрытия после того, как по этому покрытию прошлись танковые гусеницы, - и теперь все гадают, действительно ли так сильно пострадал асфальт, или просто у кого-то нашелся очередной повод для заработка. После советских парадов асфальт тоже наверняка латали, но приходило ли кому-нибудь в голову, сколько это стоит и сколько денег может быть украдено?

И самое главное - общее ощущение тотальной имитации всего. От этого ощущения невозможно отделаться хотя бы потому, что ленинский Мавзолей на время парада который год подряд зачем-то прикрывается какой-то картонкой - все понимают, что за картонкой Мавзолей, но без картонки почему-то нельзя, а с ней и все вокруг выглядит как будто из картона - и танки, и ракеты, и солдаты. Нет, все-таки возрождение традиций - серьезное искусство, и в сегодняшней России этим искусством, кажется, не владеет никто - по крайней мере, никто из тех, кто отвечает за парады на Красной площади.

Случай в Дорогомиловском суде Москвы, когда при рассмотрении иска референта управления президента по кадровым вопросам Валерия Боева к телеведущему Владимиру Соловьеву вызванная в качестве свидетеля первый зампред Высшего арбитражного суда Елена Валявина заявила, что Боев давал ей, судье, указания при рассмотрении дела об акциях ОАО «Тольяттиазот», - этот случай вполне мог бы стать первополосной сенсацией для всех российских газет, но, разумеется, не стал. Наверное, это можно было бы списать на общую несвободу российской прессы, на самоцензуру, на нежелание редакторов и собственников изданий ссориться с чиновником, особенно если у чиновника такой грозный титул. Но все же предположу, что дело здесь совсем не в свободе прессы. В чем сенсационность признания Валявиной? В том, что она публично и открытым текстом засвидетельствовала: в России нет независимых судов, и другие ветви власти позволяют себе вмешиваться в принятие судебных решений судьями, в том числе и высшими инстанциями.

А теперь скажите, что в этом признании такого, о чем бы мы не знали до сих пор? Что, признание Валявиной разрушает репутацию независимых судов в нашей стране? Да нет, не разрушает, потому что нет никакой репутации. И, более того, после такого заявления ничего не изменится ни в судьбе референта Боева, ни в судьбе судьи Валявиной - вообще не изменится ничего.

На самом деле, случай в Дорогомиловском суде - это история не о судах и не о чиновниках. Это история о том, что Россия образца 2008 года находится в уникальном состоянии - ни одна сенсация, ни один потенциальный скандал, ни одна новость не способна произвести впечатление на общество, а уж тем более сотрясти какие-нибудь устои. Всем все равно - а раз так, то любые перемены к лучшему в любой области (а мы их, конечно, ждем) если и произойдут, то только в результате какого-нибудь везения, а не потому, что для этих перемен что-нибудь кем-нибудь будет сделано.