журнал Русская жизнь - Родина (август 2008)

Вагон, куда я попала, когда поезд тронулся, был почти весь заполнен легко ранеными. Я принесла коньяку и водки, чтобы согреть их. Почти первыми словами солдат, обратившихся ко мне, были: «А как же, сестрица, приказ? Ведь сказано было не отступать, чтобы его самого, генерала, убить, если прикажет отступать?» Что было ответить на это? Я только всей душой поняла Гриппенберга, который пожертвовал своей репутацией, нарушил дисциплину, но уехал лично передать Царю о тех порядках в армии, которые его заставили пережить такой позор, и на просьбу о подкреплении ответили приказом вернуться назад, зная, однако, какими словами он воодушевлял войска перед боем. Слова о том, чтобы его убили, если он прикажет отступить, не были вымыслом солдата, они действительно стояли в приказе.

Я узнала, что одна из знакомых мне сестер поступила в *** госпиталь близ станции Суятунь. Я списалась с нею, прося сказать, есть ли у них свободная вакансия сестры и примет ли меня старший врач. Очень скоро был получен утвердительный ответ, и я пошла в главное управление поговорить о моем переводе с Анрепом, который заведовал этими делами.

В управлении была вечная толчея сестер, которые приходили просить назначения или перевода их из одного госпиталя в другой, причем одна требовала, чтобы ее назначили непременно на левый фланг, другая - на правый, третья просилась в центр. Такое пристрастие сестер к флангам или центру имело свою тайную причину в нахождении там или тут близких им людей и симпатий. Лишь бедные сестры, увлекавшиеся кавалеристами, не могли предъявлять таких категорических требований, ибо за представителями этого рода оружия не так-то легко угнаться. Порой появлялись сестры в большом возбуждении и требовали, чтобы Анреп нашел им место в каком угодно госпитале, так как они не могут более жить друг с другом и выносить ужасный характер товарки.

И на эти нелепые или нервические требования Анреп отвечал всегда спокойно, не возвышая голоса, стараясь всех умиротворить и, по возможности, всем угодить.

До Ваншантуня, где стоял *** госпиталь, считалось верст десять. Ваньшантунь был маленькой деревушкой, брошенной китайцами и разрушенной нашими солдатами. Лишь немногие фанзы уцелели и служили помещением для госпиталей. Мы остановились у *** отряда и вошли в юрту-столовую. В. представил меня моим новым сослуживцам. Их было: три доктора, студент-медик и семь человек сестер - коренных казачек четыре и три волонтерки. Одна из волонтерок была тоже казачка, но только Кауфманской общины, сестра Н., которую я встретила на Рождестве в харбинском общежитии. Я была очень рада встретить знакомое и милое лицо среди всех этих чужих людей и за месяц работы в *** отряде очень сошлась с ней.

Сестры- казачки были превосходные работницы, одушевленные своеобразным патриотизмом, своим местным войсковым, но в высшей степени почтенным и симпатичным. Держали они себя безукоризненно, настроение у них было серьезное, строгое; они были проникнуты мыслью, что их послало «их войско» и надо оправдать эту честь. В pendant к этим сестрам была и некоторая часть санитарского персонала -несколько монахов-послушников из Ново-Афонского монастыря. Что это были за прекрасные санитары, вполне проникнутые сознанием и понятием о подвиге! Уж на что доктора, как представители интеллигенции, враждебно настроены против монастырей и монастырской братии, которую зовут тунеядцами, а и те не могли нахвалиться на этих послушников. Привыкшие к ночным бдениям, они безукоризненно несли ночные дежурства, и в их обращении с больными так ясно чувствовалось, что хоть и простые они люди, а действуют под внушением великой идеи, которая и придавала их службе особую окраску.

Докторский персонал состоял из старшего врача М., типичного еврея, очень умного, очень знающего человека. При всей моей антипатии к этому племени я не могла не отнестись к нему с уважением за его прекрасную работу и умение вести госпиталь. Нельзя не упомянуть попутно об одной характерной в нем черточке. В разговорах это был человек самых широких взглядов, порицатель всякой обрядности, что не мешало ему самому аккуратно зажигать у себя шабашевые свечки. Так-то обряды мешают иудейскому племени только у нас, от своих же они отказываться не собираются.

Второй врач был терапевт, хороший и добросовестный доктор, но довольно бесцветная личность, близорукий, в очках, страдающий хроническим насморком.