журнал Русская жизнь - Добродетели (ноябрь 2008)

Раковский, Скрипник и финн Сироля были действительными представителями своих партий, в то время как Фейнберг (левый английский социалист) и Рейнштейн (американец) были только мнимыми представителями, так как у них не было возможности связаться со своими партиями.

4 марта

В этот день обсуждалась программа нового Интернационала. Вопрос шел о диктатуре пролетариата и о всем том, что вытекает из этого лозунга. Я услышал прекрасную речь Ленина, в которой он доказывал, что Каутский и его последователи осуждали теперь тактику, которую они одобряли в 1906 году. Уходя из Кремля, я встретил Сироля, который гулял по площади без шапки, без пальто и на таком сильном морозе, что я должен был снегом оттирать свой нос, чтобы не отморозить его. Я не мог удержаться от восклицания, когда увидел его в таком виде. Сироля доверчиво улыбнулся мне: «Уже март, - сказал он, - скоро весна!»

5 марта

Сегодня проявились, немного преждевременно, тайные намерения конференции. Как только я вошел в зал заседания, в первый раз прозвучала нота разногласия, и с той стороны, откуда ее можно было меньше всего ожидать. Молодой немецкий делегат Альберт стал возражать против немедленного образования Третьего Интернационала; он подтверждал свои возражения двумя доводами: 1) что на конгрессе нет представителей всех наций и 2) что образование Третьего Интернационала может создать в каждой стране затруднения для тех политических партий, которые принимали в нем участие.

Альберту возражали все. Раковский заявил, что можно было привести подобные же доводы против основания в Лондоне Первого Интернационала Карлом Марксом. Австрийский делегат оспаривал второй довод Альберта. Другие делегаты утверждали, что партии, представители которых собрались в Москве, уже давно окончательно порвали со Вторым Интернационалом. Альберта никто не поддержал.

Было решено, в результате прений, считать настоящую конференцию первым конгрессом Третьего Интернационала. Платтен объявил результаты голосования, и после этого был спет на двенадцати языках «Интернационал». Тогда поднялся Альберт, красный от возбуждения, сказал, что он, конечно, подчиняется решению и сообщит о нем в Германию.

6 марта

Заседание в Кремле окончилось, как обычно, пением и затем фотографированием конгресса. Перед самым концом заседания, в тот момент, когда Троцкий кончал свою речь и сходил с трибуны, раздавались жалобные протесты фотографа, который наставлял свой аппарат. Некоторые из делегатов заявили что это «диктатура фотографа», и, среди смеха собрания, Троцкий должен был вторично подняться на трибуну и молча стоять там, пока безжалостный фотограф не сделал двух снимков.

Основание Третьего Интернационала было объявлено в утренних газетах, а на вечер был назначено торжественное заседание в Большом театре.

Я пришел к театру в пять часов и едва мог войти, несмотря на то, что у меня был специальный корреспондентский билет. Длинные очереди стояли у всех дверей. Здесь были представители Московского Совета, Центрального Исполнительного Комитета, профессиональных союзов, фабрично-заводских комитетов и т. д. Обширный театр и сцена были полны народа. Люди стояли в проходах, толпились даже за кулисами.

Каменев открыл заседание торжественным провозглашением основания Третьего Интернационала в Кремле. Буря аплодисментов раздалась в зале. Все встали и запели «Интернационал» с таким воодушевлением, которого я не наблюдал с того дня, когда на Всероссийском съезде Советов во время брестских переговоров узнали о стачках в Германии.

Каменев напомнил о погибших Либкнехте и Розе Люксембург, и весь театр опять встал, а оркестр заиграл: «Вы жертвою пали…»

Слово взял Ленин. Если когда-либо у меня возникало сомнение, что он может потерять свою популярность, то ответ на это я получил сегодня. Прошло много времени, пока он смог начать речь; аплодисменты и топанье ног заглушали все его слова. Это производило исключительное, захватывающее впечатление. Около меня стояла группа рабочих; они почти дрались, чтобы увидеть его, и каждый из них старался изо все сил, чтобы его восклицания дошли до слуха Ленина.

Ленин говорил, как обычно, очень просто, подчеркивая, что повсюду революционная борьба принимала форму борьбы за Советы. Он прочел выдержки из итальянской газеты, в которой говорилось: «Мы заявляем нашу солидарность с целями, которые себе ставит Советская Россия», и прибавил: «Это было написано тогда, когда еще не были совершенно ясны наши цели, и не была еще нами окончательно составлена наша программа». Альберт произнес длинную речь о движении спартаковцев, он рассказывал много фактов. Речь перевел Троцкий. Гильдо, по виду почти мальчик, говорил о социалистическом движении во Франции. Стеклов начинал переводить его, когда я уходил. Выходя, я видел у каждой двери театра толпы людей, которые были в отчаянии, что не могли попасть на заседание.