журнал Русская жизнь - Счастье 17.06.2009

Белковых тел наделавший из гидры,

провозгласивший праздник мясопустый,

он из мочи выуживал цилиндры

и в кролика преображал капусту.

Бабищу Прибыль выгнали со срамом

и закидали черствыми сырами.

Уж коли вознесли торговлю храмом,

ужель терпеть торгующих во храме?

Нужда как добродетель возрастала.

Блаженный францисканец общепита

не отличал понятья идеала

от смежного понятья дефицита.

Кому жратва приснится с этих татор?

Был голый год продлен и вис в зените.

И дефицит, как некий Пантократор,

провозглашал: придите и ядите.

Мы не умрем, но в холодильник ляжем

и, тленные, преодолеем тленье,

и вновь гастрономическим миражем

заманим вас в лабаз пресуществленья.

Где плотью агнца облекались кости,

где облака белели грудой лярда,

где очередь росла к отделу гостий

и где Филиппа звали Эдуардо.

Штык в буржуйский сальник погружая —

мир и труд и праздник урожая.

Расскажи про серп, звезду и молот,

про Дальстрой, Жиртрест и Волгоголод,

как Россия, Сталинград и Сталин

в соцсоревновании отстали,

обнаруживая неустройства

в деле славы, подвига, геройства.

Как потом отведали новинок —

нецензурность, выборы и рынок ,

презентации, тусовки, пуще —

пьянку зубров в Беловежской пуще,

и — крещендо шоковых ударов —

третий в поколении Гайдаров.

Труд ваш нуден и рассудок смутен,

православье, поголовье, Путин,

троица, триада, птица-тройка,

портомойня, банька, вошебойка...

Сапожникова сына образуй —

и вот пленяет Каганович Лазарь:

не жопочёс, скорее рукосуй,

не говноед, скорее чистый разум.

Прочисти уши и глаза разуй!

Пристало ли пристать к нему заразам?

достанет ли когда-нибудь маразм

того, чьи зенки — вакса, не лазурь

и чьи усы чернее антрацита?

Он обсоюзил ножку шито-крыто

и между лилий нежное пасет.

И дщерь его возлюбит именита:

на животе пшеничном приползет

к нему Россия, сука, Суламита.

В кинокунсткамере Кира Муратова

в ряд разложила свои экспонаты.

Лепит горбатого, режет беспятого

без хлороформа и даже без ваты.

Горло сожмется и клапаны сузятся,

но не иссякнет сотворчество твари,

даже и ежели муза-соузница

на четвереньках ползет в абортарий.

Даже и ежели Гетевы Матери

кадры представят из киноархива,

как прерывают беременность в ватере

где на бачке, а где и без слива.

Долго ли коротко ль, встречи и проводы —

долгая жизнь, а звалась Короткова! —

разве услышат в милиции доводы

матери, сына забравшей в оковы?

А за столом с протокольными мордами —

как тут оставить таких без догляда? —

вместо баранины — морговы органы

рядом с бутылкой крысиного яда.

И переводит, ступая на лестницу

из подземелья наверх, к евронемцам,

на позитивы циркачку-наездницу,

на негативы Мадонну с младенцем.

Девушка-грушенька, ягодка, родинка,

в нежном подбрюшье Крым и Одесса —

сверху и снизу черная родина,

Черное море и черная месса.

Рассказать, как гужуется Баба-Яга

ни гу-гу, ни мур, ни говна-пирога,

Костяная нога, жестяная ступа,

а шишей, а шишиг до хрена, до пупа.

У Яги на столе не харчи, а харчки,

не битки, а пинки, не борщи, а свищи

угощает ужо, обещает ишшо,

а с ничем пирожок и уже хорошо.

Пожалейте Ягу, присылайте ребят —

все равно по углам петуха теребят.

Присылайте к Яге на постой, на поклон,

а сожрет, так из серева сделайте клон.

Каскетка — малый шлем микроцефала?

оруженосец на хвосте у Буцефала?

Каскетка — это кепка. Наш Ильич

сжимал ее в руке, бросая массе клич.

И масса слушала, и разгоралась гневом,

и разворачивалась в марше левом.

Танкетка — это значит легкий танк.

Отчасти это так. Но и не только так.

Танкетки — это туфли на платформе,

чтобы подъем ноги шел к довоенной норме.

Так линия на мир и мудрый наш арго

Колхиду и Памир оберегают от врагов.

Мы держим прах сухим, учась на курсах Выстрел,

и сушим сухари, и танки наши быстры.

Примакова и Дыбенко,

иноходка, кобыленка,

молвь и топ, и гуд, и гул.

Вспоминать придется бабе ль,

как описывал И. Бабель

примаверу на лугу?

Конармейцам и матросам —

иудеям, как и россам, —