Борис Касаев - Большая охота (сборник)

– Вы украинец? – удивилась журналистка.

– Нет, – смутился Викентий. – Я зоотехник, на «газушке» вот умею ездить…

Тут он вконец смешался, махнул рукой, подхватил саквояж и поволок груз к броневику. Фома ринулся следом.

– В салон заходят через задний проход. Других дверей нету, – простодушно объяснил Викентий. – Лезьте через бортик, тут ступенька.

Ступенька была приварена к кузову как раз на уровне талии девушки. Варвара подняла правую ногу и попыталась дотянуться валенком до ступеньки, но безуспешно. Подняла левую – опять неудача.

– Плохо училась в балетной школе, – объяснила гостья Викентию.

– Ничего, сейчас залезете, – горячо сказал хозяин «газушки». – Становитесь коленками на ступеньку, подтягивайтесь на руках и переваливайтесь через борт. А я буду снизу толкать!

Викентий толкнул от всей души. Варя ахнула, перелетела через борт и рухнула на пол, застеленный оленьими шкурами. Лежа на шкурах, девушка огляделась. С потолка «салона» струила сиреневый свет тусклая лампочка. По бокам стояли деревянные скамейки, похожие на нары, застеленные каким-то тряпьем. Пахло бензином и свежими огурцами. «Откуда тут огурцы? – машинально подумала Варвара, усаживаясь на нары и потирая ушибленную коленку. – Может, они теплицы разводят?»

Викентий очутился рядом, сказал озабоченно:

– Перекусим маненько и тронемся. Ехать, однако, до Тибичей долго.

Следом за хозяином в кузов с шумом ввалился Фома. Он начал отряхиваться, орошая сидящих брызгами растаявшего снега.

– Кыш-ш, ядреный пух-х! – воскликнул Викентий.

– Гав! – отозвался Фома и обиженно отвернулся. Запищала радиостанция, привинченная болтами к столешнице.

Викентий схватил переговорную трубку и закричал:

– Слушаю!

Из динамика сквозь эфирный шторм прорвался искаженный радиобурями мятежный голос директора совхоза Касьяненко:

– Викентий! Гутарь громче! Это ты?

– Я! – завопил Викентий. Варвара закрыла уши ладонями. Фома исчез.

Между директором и зоотехником-танкистом состоялся следующий вопящий диалог:

– Дрова! Отвез?! – проголосил Касьяненко.

– А як же! – рискуя вывихнуть себе голосовые связки, проверещал Викентий. – Лябам! Три вязанки! Хоролям! Четыре! А Тибичам не надо! У них три столба! Ну те! Что у связистов сшиздили!

– Добре! А керосином? Океросинил?

– Океросинил! Всех!

– Понял! А корреспондентку?! Встретил? – не унимался Касьяненко.

– А як же!

– Ну як! Она!

– Озвереть! И не жить!

– Озвереть! В каком! Смысле!

– В прямом!

Касьяненко заголосил громче:

– Ты не дюже! А то враз! Дефолт! Сробшпь! Понял?

– Понял!

– То-то! Ну, корми! Ее! И вези на стойбище! Да чтоб… Тут голос директора захлебнулся и утонул совершенно в эфирных помехах.

Установилась гробовая тишина. Варвара открыла уши. Фома вопросительно просунул морду в дверь.

Викентий крякнул, пожаловался на связь, махнул рукой, разложил на столе возле рации цветной номер районной газеты «Демократическое Заполярье», порылся в ящике под нарами и вскоре выудил рыбину – мерзлую и звонкую, как серебряный слиток.

– Нельма, – пояснил он.

Тонким, как шило, и острым, как бритва, ножом он ловко снял с рыбины шкуру вместе с чешуей и принялся строгать бело-розовую тушку.

Сквозь пальцы Викентия обильно потек рыбий сок.

– Жир! – сказал Викентий и облизал пальцы. Скоро на газете высилась гора прозрачных белых стружек. Запахло свежими огурцами.

– Вот строганина!

Викентий разрезал хлеб на крупные куски и насыпал на заметку под заголовком «И помылся, и постригся» горку приправы из соли и черного молотого перца.

Варваре захотелось угостить Викентия чем-нибудь своим. Она порылась в саквояже и вытащила колбасу.

Викентий замахал руками:

– Уберите отраву!

Варвара хотела обидеться, но тут возбужденно заскулил Фома: он был согласен, он не считал колбасу ядом. Варвара отломила ему кусок.